Убыр. Никто не умрет. Наиль Измайлов

хотелось выдернуть этот корявый обрывок, но для этого надо было как-то его повернуть, а придумать как, не получалось, особенно когда отвлекали все время. Я поднял голову, чтобы рявкнуть, и увидел себя в зеркальной двери шкафа. Сморгнул, поспешно закрыл рот, постарался привести морду в нормальный вид и только после этого повернулся к Дильке, которая таращилась на раскинувшегося во всю прихожую деда. Не успел я в этот раз скомандовать насчет зажмуривания. А сама Дилька, конечно, не догадалась, бестолковая.

      Надо было сказать что-то успокаивающее, но спокойных слов у меня в голове не образовывалось. Я сказал:

      – Дилька, ты это…

      Голос скакнул вверх и вниз. Сестра поспешно кивнула, не отрывая глаз от дождевика.

      Вот, пусть делом займется. Когда дело есть, бояться некогда, в этом я успел убедиться.

      – Дилька, вызывай «скорую», – сказал я уже почти нормальным голосом.

      Она вновь кивнула, а я понял, что нет, нельзя ей вызывать. Голос тоненький, подумают, что дети хулиганят.

      – Не, я щас сам…

      Я впал в ступор, вспоминая, как вызывать «скорую» и какой номер набирать, выдрался из этого дурного состояния и полез за мобильником в карман. А мобильника-то и нету.

      Плюнул, почти по-настоящему, и вспомнил. И даже придумал, что говорить – наш адрес и что людям плохо, троим, сознание потеряли. Нашел трубку городского телефона – она валялась на полу почти разряженная, но звонить еще могла. Набрал номер, сказал медленно и густо, что по нашему адресу людям плохо, троим, сознание потеряли. Тетка стала задавать вопросы. А я повторял: сознание потеряли, трое их, людей, адрес наш такой. Понял, что еще один повтор – и «скорая» не приедет, добавил от ужаса: «Приезжайте скорей, пожалуйста» – и отключился. И Дилька тут же взвизгнула.

      Я вздрогнул. Когда вздрог кончился, я уже вертелся, присев, во все стороны и спицы держал на изготовку. Готовить было некого. В дверь никто не ломился, из комнат не выскакивал, кот не шипел – его и не слышно, и не видно было.

      Дилька, съежившись, подглядывала сквозь гриву Аргамака за чем-то. За дедом, который спокойно лежал лицом вниз.

      Нет, немного по-другому лежал. У него минуту назад руки…

      Руки и ноги у деда дернулись вверх, ненатурально, против сгиба, и без стука опали обратно.

      Я присмотрелся и как-то все понял. Дело было несложным, но размаха рук мне явно не хватало. Я показал на дедовы ноги и сказал:

      – Диль, сядь тут и закрой глаза.

      – Зачем?

      – Закрой глаза, я сказал.

      – А что ты делать будешь?

      – May qap, küzläreñne yab![8] – прошипел я, и неожиданно подействовало – опять.

      Дилька зажмурилась, всей рожей показывая, как недовольна. Я вставил ей в кулак спицу.

      – Держи. Крепче, вот так. Руками не шевели, просто держи и не выпускай, поняла? Ни за что не выпускай. Держишь? Хорошо. Теперь, Диль, представь, что у тебя под этой рукой стол, и, когда я скажу, резко стукни по нему. Кулаком так – р-раз. Поняла?

      Дилька кивнула.

      Я присел у лопаток деда, прислонил

8

Прикуси язык, рот закрой! (тат.)