Убыр. Никто не умрет. Наиль Измайлов

хмыкнул и лег, закинув руки за голову. Стирать я не умел. То есть теоретически представлял, как это делается, но практикой эти соображения не подкреплялись. Но обсуждать это с Дилькой не собирался. Надо будет – справлюсь. Делов-то – белье в машину заложить да порошка кинуть – ну и следить, чтобы цветное с белым и черным не смешивалось. А как его спутаешь, видно же – вот носки, они черные, их в сторону пока, а это простыня, она белая и длинная такая, нет, не простыня, что-то похожее, и не белая, если тянуть, другой цвет вытягивается, красный!

      Красная кофта облепила мне лицо, я всхрапнул от ужаса и сел, просыпаясь, – и тут Дилька заорала.

      Я еще стряхивал с себя саван, кофту и сон, которых, конечно, уже не было, а сам мчался к ванной, стукаясь руками-плечами-коленями по косякам, их на пути оказалось штук двадцать, и не чувствуя боли – как деревянный, – и поскальзываясь, и выдергивая дверь из рамы, как морковку из грядки. Дверь хрустнула, Дилька взвизгнула, занавеска, за которой она поспешно спряталась, с визгом сыграла пластмассовыми кольцами по штанге. Дилька сказала негромко и жалобно:

      – Ты чего, уйди!

      Я быстро осмотрелся. В ванной было светло, тепло и тихо, пахло клубничным шампунем. На полу вдоль края ванны расходилась лужа, и крышка у корзины для белья была мокрой.

      – Уйди, говорю! – сказала Дилька из-за занавески, почти плача.

      – Ты чего орала? – спросил я с трудом. Очень не хватало воздуха.

      – Ничего, – буркнула Дилька.

      – Диля, – сказал я, и она заплакала.

      И сбивчиво рассказала, что ничего не случилось, правда, просто она испугалась, что не вынырнет. Откуда-откуда – из воды. Лежала себе, игрушки топила, потом намылилась, нырнула воду смыть – а вынырнуть не смогла. Стала задыхаться, забилась, закричала, видимо не сообразив, что захлебнется, а оказалось, что лицо уже над водой. Зря, стало быть, кричала. Теперь ей было стыдно и все еще страшно. Еще я ворвался, как дурак, дверь сломал.

      Я оглянулся на дверь, рассеянно осмотрел развороченный косяк, сказал что-то успокаивающее. В голове шумело, шум мешал ухватить какую-то мысль. Я сморщился и сказал легко, как мог:

      – Ладно, нормально все. Давай вылезай скорей, я тоже мыться хочу.

      Дилька обычно по полтора часа в ванне плещется, а тут и впрямь выскочила махом – я еле успел все подготовить. Усадил ее, румяную, пушистую и угрюмую, в зале и велел смотреть потихоньку телевизор, а в ванну не входить. Хотел добавить «даже если я орать начну», но не стал – окончательно перепугается. Еще хотел Гуля-апе позвонить, но тоже не стал – надо сперва самому все выяснить и убедиться. Но на всякий случай выписал ее номер из записной книжки, лежащей рядом с нашим городским телефоном, и положил бумажку под трубку. Если что, Дилька по нему позвонить догадается, не дура же, решил я и пошел в ванную.

      Вода уже стекла, игрушки валялись на дне ванны под редкими хлопьями пены, белыми и серыми. Я прошелся по ним душем, пустил воду, начал было перегружать всех этих уточек с бегемотиками в раковину, но передумал. Разделся, сложил нужные вещи на крышку бельевой корзины, потоптался,