Сотрудник ЧК. Александр Александрович Лукин

невольно привстал с места. Он вспомнил Маркова и черную тряпочку, которую тот передал Бодуэну. Так вот что это было!

      Женщина облизнула губы.

      — Я ничего не знаю!.. — выдавила она. — Это ошибка…

      — Вот как, ошибка!.. Возможно… Кстати, у того шпиона мы взяли еще одно письмо. Так в том письме господин Бодуэн с самой лучшей стороны рекомендует вас германскому командованию…

      Женщина поднесла руки к помертвевшему лицу и опустилась на стул.

      — Ну, это тоже ошибка? А гибель Костюкова с отрядом?.. А захваченный немцами несколько дней тому назад обоз с боеприпасами — это, верно, тоже ошибка?..

      Лицо Попова перекосилось от гнева. Прямые и острые морщины очертили рот.

      — Все… Кончились ваши ошибки, уважаемая фон Гревенец! Жалко, что поздно! Не разгадали вас вовремя! Ну что ж, не умеем еще, научимся. Научимся!.. — повторил он. — Одного не могу понять, как вы дошли до этого, вы, российская аристократка? В героини метили? Или перед немцами хотели выслужиться? Не пойму!.. Ну да это теперь и не важно! — Он обернулся и сказал: — Позовите Ващенко.

      Один из часовых вышел из комнаты. Попов сел к столу, придвинул лист бумаги, взял карандаш.

      — Ваша фамилия фон Гревенец? Имя, отчество, возраст?

      Она беззвучно пошевелила губами и ничего не ответила.

      — Не хотите? Воля ваша…

      Наступило молчание. Громко дышал Пантюшка. Силин, сдвинув брови, обрывал бахрому на рукаве шинели. Киренко налитыми яростью глазами неподвижно смотрел на машинистку.

      Лешка сидел, вцепившись пальцами в колени, оглушаемый ударами собственного сердца. Он чувствовал, что самое главное еще впереди.

      Вошел Ващенко и остановился на пороге, вопросительно оглядывая присутствующих. В отличие от Лешки, он, очевидно, сразу понял, зачем его вызвали. На простоватом лице фронтовика появилось напряженное и даже какое-то страдальческое выражение.

      Попов поднялся, упираясь рукой в стол.

      — Эта женщина — немецкая шпионка, — глуховато произнес он. — Совет приговорил… в расход. Уведи.

      Ващенко не пошевелился, только на длинной его шее судорожно прыгнул кадык.

      — Таково решение Совета… — повторил Попов.

      Угловато, весь точно окаменев, Ващенко шагнул к машинистке и тронул ее за плечо:

      — Пийдемо!

      И тогда началось самое тягостное из всего, что довелось испытать Лешке за последнее время.

      Машинистка истерически закричала. Вырываясь из рук фронтовиков, она разорвала ворот своего черного платья, оголилось худое, с выступающими ключицами, плечо. Волосы ее растрепались. Дико и нелепо тряслись желтые, прямые, как солома, космы. Проклятия сменялись угрозами, мольбами о пощаде, и крики ее вонзались в душу…

      В эти мгновения Лешка совсем забыл, что эта женщина — враг, враг страшный, действовавший со звериным коварством, исподтишка, что из-за этой шпионки гибли люди и, может быть, даже все дело, ради которого лилась кровь на подступах к Херсону. Сейчас он видел только слабую, обезумевшую от ужаса женщину, бившуюся в руках дюжих фронтовиков.

      В