Сотрудник ЧК. Александр Александрович Лукин

крикнул Силин.

      — Товарищ Силин, — выпрямившись, сказал фронтовик, остававшийся возле дома на карауле, — этот из окна сиганул. Я шумнул: «Стой!» А он стреляет. Пришлось и мне.

      — Убил?

      — Кажись, есть немного…

      Силин подошел ближе и зажег спичку.

      На булыжной мостовой, откинув руку с пистолетом, лежал человек в короткой рваной поддевке. Огонек спички отразился в его открытых глазах. Плоская кепчонка отлетела в сторону, обнажив лысый череп. Силин расстегнул поддевку, под ней оказался немецкий френч. Тщательно обыскав убитого, Силин, с помощью ребят, стащил с него сапоги и обшарил ноги. В шерстяном носке он нашел пачку бумажек…

      Затем они вернулись в дом.

      — Из окна выскочил вооруженный человек, — сказал Силин Попову.

      Тот обернулся к Бодуэну:

      — Ну что вы на это скажете?

      Бодуэн не ответил. Он здорово умел владеть собой, этот иностранец: на его бритом лице не дрогнул ни один мускул.

      — Так… — проговорил Попов.

      Решительно отстранив Бодуэна плечом, он вместе с Силиным и Зуевым вошел во внутренние комнаты особняка…

      Все молчали. Бодуэн, прислонившись к косяку, стоял неподвижно, вздернув острый подбородок.

      Когда Попов с фронтовиками вернулись, каждый из них нес на плечах новенькие винтовки. Попов задержался перед Бодуэном.

      — Найденное у вас оружие русского образца мы конфискуем, — сказал он. — Завтра вам будет предоставлена возможность уехать из Херсона.

      Бодуэн не ответил, глядя мимо него. Попов сбежал по лестнице:

      — Все. Можно идти.

      Знакомство продолжается

      Вернувшись в штаб, Силин первым делом осведомился у часового, не выходил ли кто-нибудь из гостиницы. Часовой сказал, что он никого не выпускал, кроме ординарцев, и что штабных на месте нет никого, кроме Киренко.

      — Ващенко, распорядись насчет винтовок, — сказал Силин, — а вы, ребята, идите с нами.

      Они вчетвером поднялись на второй этаж. В канцелярии было светло: горело несколько фонарей на стенах. Писаря спали, уронив головы на стол. Двое фронтовиков дымили цигарками возле двери — это были часовые, оставленные здесь Силиным, когда он уходил с Пантюшкой.

      Со своего места встала машинистка.

      — Товарищ Попов, — заговорила она требовательным, обиженным тоном. — Я не понимаю, почему со мной так обращаются! Эти люди не выпускают меня из помещения. Я ведь в конце концов не военнослужащая! Уже ночь, имею я право отдохнуть?

      — Сейчас разберемся, — ответил Попов, искоса взглянув на нее.

      Вместе с Силиным он скрылся в комнате Совета. Ребята остались в канцелярии.

      Лешка смотрел на машинистку и думал: вот из-за этой женщины погибли Костюков и Пахря…

      Было что-то болезненное, нечистое в ее белом лице, в бегающих глазах, полуприкрытых тонкой лиловой кожицей век, в каждом ее движении, нервном и порывистом. Присев к столу, она вытягивала шею, прислушиваясь к неразборчивому гулу голосов за стеной.

      Голоса стали громче, еще