Прокурор Никола. Вячеслав Белоусов

затерялся в, казалось, бесконечном коридоре.

      – Зачем Игнашку отпустил? – Донат, обессиленный, совсем сполз по стене и опустился на корточки. – Вдвоем мы бы его мигом куда хошь.

      За спиной Доната на широкой доске пласталось лицом вверх безжизненное тело монаха Ефимия.

      – Давай, сынок, – глухо сказал Мунехин, стыдясь своей выходки, свободной рукой он поднял веревку и попытался сдвинуть доску с трупом с места, но факел мешал ему. – В воду спустим, а там я один его упру.

      – Куда ж ты его? Вода ведь!

      – Спрятать с глаз долой, – перекрестясь, выдохнул Мисюрь, потом поправился, заметив, как сверкнул на него глазами сын. – Земле предать тело надо. По-христиански.

      – Где ж ты там землю видел? Нефть, не нефть? Болото какое-то!

      – Есть земля, сынок. – Мунехин опустился на корточки рядом. – Есть песочек. Передохни чуток. А то погнал я тебя поначалу. Сам себя не помнил. Передохни.

      – Кто его так, отец? – Донат кивнул на труп.

      – Вот Игнашка подоспеет с фонариками, и я его один переправлю отсюда, – не отвечал, будто сам с собой разговаривая, старик Мисюрь. – Игнашка у нас малец прыткий. Он скор на ногу.

      – Это ты его, отец? – схватил за руку отца Донат. – Ты?

      – Черные люди его, сынок, – опустил голову Мунехин. – Чуял я. Появились они здесь. Нашли нас.

      – Черные люди? Кто это?

      – Если бы знать.

      – А говоришь?..

      – Старые знакомые. Больше некому.

      – Ты ничего не рассказывал.

      – Некогда было. Да и думал, не будет нужды. Надеялся. А видать, иначе получается.

      – Я тебя не понимаю.

      – Куда уж! Я сам только-только очухался мал-мал. А то все невдомек. Как в угаре! В чигире каком!

      – И мамку они нашу?

      – Что ты! С чего это? Мамка-то при чем?

      – Ну… Ее же засыпало? В подземелье?

      – Кто сказал? Златка наплела?

      – Тетка Илария ей открылась.

      – Вот бабий язык! – выругался Мисюрь и перекрестился. – Сорока болтливая, прости меня Господи.

      – Расскажи, отец!

      Старик Мунехин тяжело опустил голову, задумался; сын не сводил пытливых тревожных глаз.

      «Не заметил, как выросли детки-то, – Мисюрь из-под бровей бросил украдкой взор на старшего. – Донат-то совсем взрослый стал. Вон, вымахал каким здоровяком! Один, без посторонней помощи волочил от самого склепа по душным тайным ходам кремлевского подземелья громоздкое мертвое тело убиенного Ефимия. Считай, пудов шесть. И слова не сказал. Верит отцу до последнего. Беспрекословно. На смерть пойдет, глазом не моргнет. Вон как уставился! Правду хочет знать! Вырос… Дорос до правды… Все хотят правду знать… А понравится она ему, отцова правда?»

      Невеселые, тяжелые мысли угнетали старика Мунехина, загнал он себя в угол, раньше надо было поймать момент поведать сынам все откровенно, доходчиво, от души. А что здесь успеешь рассказать? Когда неизвестными убийцами загнан в тупик. Когда над головой тучи нависли одна другой черней! Когда труп безвинного монаха