Сибирь. Георгий Марков

тут у него не все дома. – Федот Федотович постучал пальцами по собственному лбу. – Ну, по жалости иной раз беру я его на промысел. Он так-то старательный… Что скажешь, все исполнит… Вот я и подумал: начну тебя иначе звать – людишкам в непривычку. Еще кто, не приведи господь, на заметку возьмет, любопытствовать станет. А тут Гаврюха и Гаврюха. Все знают, что я с Гаврюхой вроде дружбу вожу…

      – А где же он, Гаврюха, теперь?

      – Епифашка Криворукий нанял его амбары с рыбой караулить. До весны за рекой будет жить. Да ведь не каждому это известно.

      «С Гаврюхой ты, отец, хорошо придумал. Не знаю уж, учил ли кто-нибудь тебя правилам конспирации или нет, а только все это разумно», – подумал Акимов.

      – На самом деле, Федот Федотыч, меня Иваном зовут. А все же лучше, если ты и дальше меня Гаврюхой называть станешь, – сказал Акимов, снова испытывая какое-то особенно глубокое доверие к старику. – А та девушка, которая меня научила в избушке скрыться, она тебе известна? – Акимов долго не решался спросить об этом.

      – Поля-то? – усмехнулся старик.

      – Ее зовут Полей?

      – Моя внучка. Разъединственная на всем белом свете.

      – Вон оно как! Спасибо ей, что не выдала меня стражникам.

      – Такой подлости не обучена, – с твердостью в голосе сказал Федот Федотович, и мимолетная улыбка смягчила суровое выражение его глаз.

5

      В эту ночь после бани и чаю с брусникой они оба спали крепко и безмятежно. Однако первая мысль, которая пришла в голову Акимову, когда он очнулся, была невеселая, безрадостная мысль: «Что же я тут делать буду? Все время разговаривать со стариком не хватит ни тем, ни терпения, а сидеть бесконечно я не привык…»

      Федот Федотович словно угадал эти горькие раздумья Акимова. Да ведь в этом, пожалуй, не было ничего странного. Как-никак Федот Федотович чуть не четверть своей жизни прожил как человек подневольный, зажатый безвыходностью условий. Ему легко было представить самочувствие человека, оказавшегося в положении беглеца и пленника одновременно.

      – Будем с тобой, Гаврюха, с завтрашнего дня на охоту ходить. Самый сезон на белку теперь. Птицу тоже будем стрелять. И для себя и для купца. А еще повожу тебя по озерам, по речкам. Свежей рыбы добудем. Если буран начнется, и на этот случай дело есть: в амбарушке у меня на туески заготовки лежат. Как ты?

      – Да как я! Сам понимаешь, Федот Федотыч. Без дела я уж и так насиделся. Осточертело! А сегодня чем займемся? – Акимова так и подмывало встать и приняться за какую-нибудь работу.

      – На сегодня дел, Гаврюха, до макушки. Дровец напилим. Раз. Избу и баню приведем в порядок. Два. Ловушку на озере на карасей поставим. Три. А там, гляди, и ночь наступит, спать ляжем. Тоже надо. Без этого не проживешь.

      Федот Федотович говорил не спеша, степенно, яркие, с синеватым отливом глаза его смеялись. Он приглаживал свои белые кудри, ставшие пышными после вчерашнего мытья.

      – А что, Федот Федотыч, прямых путей тут на Томск или Новониколаевск не знаешь?

      Федот Федотович догадался, о чем замышляет Гаврюха, о новом побеге. Прямо вот отсюда, из Парабельской тайги. Нетерпение,