С Ермаком на Сибирь (сборник). Петр Краснов

щей и лежал буханок хлеба.

      – На вот, поешь, – сказал Залит. – Поди устал. Заморился.

      – Нет, я ничего, – сказал Федя и принялся за еду. Но за эти два дня пути на свежем зимнем воздухе Федю разморило. Едва он кончил есть, как глаза его сами стали слипаться, заломило и плечи и ноги и потянуло лечь на широкую лавку, накрыться шубою и заснуть.

      – Я вам не нужен, Карл Иванович? – спросил Федя.

      – Нет. Лошадей я сам напою.

      – Тогда я лягу.

      – Ложись. Отдыхай.

      В избе было темно. Хозяин не зажигал лучины. Федя улегся на лавке. Из широкой печи тянуло теплом. Было видно, как в ней под пеплом краснели уголья. Будто кто смотрел из печки кровавыми глазами. Маленькое оконце, заклеенное плотной бумагой чуть намечалось на темной стене. За ним глухо шумели высокие сосны дремучего бора.

      Федя лежал под шубою, открыв глаза. Ему все слышалось: «дини-дини-динь-динь» – звон колокольцев, все казалось – шуршат полозьями сани, глухо постукивают на обледенелых ухабах, да мерно топочут бегущие лошади. В углу подле печки тихо говорили латыши. Хозяин в чем-то убеждал Залита, Залит отговаривался.

      Под их разговор Федя и не заметил, как крепко заснул.

      * * *

      – Ты знаешь, кого везешь? – спросил Залита старый латыш.

      – Знаю… Купеческого сына Федора Чашника… Поручили доставить к Строгоновым. Будет учиться торговому делу.

      – Не бреши, Карл. – Старик засмеялся беззубым ртом.

      – Чего мне брехать? Собака брешет. Я не собака.

      – Так говоришь: купеческого сына Чашника везешь?

      – Ну, да.

      – Ты Карл большой дурак.

      – От такового слышу.

      – Ты везешь не Чашника… Вчера проезжали здесь царские опричники. Останавливались у меня. Коней кормили. Ищут: от царского гнева укрывают какого-то молодого боярского сына. Князя… знатнейшего рода.

      – Не похоже на то. Я сам вывез мальчика из дома стрелецкого сотника.

      – Не похоже… Ты саблю заметил?.. Ка-а-кая сабля!.. Это у купеческого сына, что в ученье едет, такая сабля!.. А лицо…

      Старик засветил, раздув уголек, лучину и поднес ее к спящему Феде.

      – Видал? Этот красавец – купеческий сын?

      – Князя бы так не отправили. С ним были бы слуги.

      – Когда укрыть-то надо!.. Лошадей он заводил, распрягать, супонь отпускать нагнулся, а на груди мешок монетами брякнул!.. Казны с ним!.. Уйма.

      – Ну, дальше что?

      – Дальше… Казна эта наша.

      – Я тебя не понимаю.

      – Спит.

      – А ты подойди, тронь его. Сейчас за нож хватается. Он молодой, сильный, ловкий. Ты старик, у меня нога поврежденная… Да и не люблю я мокрого дела[21]. Кровь никуда не спрячешь. Говорит человеческая кровь. Вопиет о мести.

      – Я сам не люблю, чтобы следы оставлять. Кто тебе говорит, чтобы это здесь делать. Сделаем по-иному.

      – Царь не шутит с разбойниками. Сам говоришь – опричники близко.

      – Да он-то кто? Крамольник! Еще награду получишь… На опричников скажешь! Они

21

«Мокрое дело» на воровском язык – убийство.