«Додж» по имени Аризона. Андрей Уланов

ты и впрямь мою атаку прохлопал.

      Светловолосый усмехнулся.

      – Так и быть, – говорит, – сознаюсь. Нарочно я твой удар пропустил. Во-первых, посмотреть хотел, чего ты стоишь и чего от тебя ждать можно, а во-вторых… Если бы я против тебя не вышел, на тебя б еще с десяток молокососов полезло, вроде Олефа. Ну, а раз уж ты меня сумел с ног сбить… У одной только Кары храбрости и хватило.

      – За реноме спасибо, – говорю, – а чего я стою, это я тебе как-нибудь потом покажу. Когда автомат раздобуду.

      И тут к нам за стол еще один подсаживается. Трофим.

      – Здорово, земляк, – говорит. – А чего это ты здесь завтракаешь, а не у господина барона?

      Я на него косо так посмотрел. Вроде бы выяснилось, что никакой он не предатель, сгоряча я вчера подумал, а все равно осадок на душе нехороший остался.

      – Это у какого барона? – спрашиваю.

      – Как это у какого, – удивляется, – у господина барона Аулея Лико? Другого здесь нет.

      Ничего себе. Вот уж никогда бы не подумал. Это что ж, выходит, Матика, которая меня в постель укладывала, баронессой числится, а рыжая – баронеткой, что ли?

      – Что-то, – говорю, – не очень он на настоящего барона похож?

      Тут на меня вся троица уставилась. А Трофим как будто бы даже обиделся.

      – А ты что, – спрашивает, – много баронов видел?

      – Да нет, – отвечаю, – одного Врангеля, и то на картинках. Если честно, еще одного видел, только больше мертвого.

      Лично и положил. Когда на шоссе один раз засаду устроили и легковушку со штабными расстреляли. Гауптмана из отдела связи живым взяли, а майора рядом с шофером я одной очередью и срубил. Капитан, когда потом документы с убитых просматривал, так и сказал:

      – Ты, – говорит, – Малахов, оказывается, не просто майора уложил, а барона фон Бромберга, начальника оперативного отдела 17-й танковой дивизии. Три Железных креста имел, один за Францию и два за Россию. Киев и Ростов.

      – Ну вот, – говорю, – было три, а теперь и четвертый получит, березовый. Таких крестов мне для них не жалко.

      Этим-то я рассказывать не стал. Неудобно как-то при Каре.

      – Не сомневайся, – Трофим говорит, – Аулей – барон самый настоящий. Полновластный господин замка Кроханек и прилегающих окрестностей. Я, как в 41-м сюда угодил, так в его дружине и состою.

      Тут уж мне обидно стало. Аулей, конечно, с виду мужик хороший, да и дело они тут тоже, наверно, нужное делают, но только больно уж просто этот Трофим все излагает. Будто и не жил никогда при советской власти. Я и говорю:

      – Быстро же ты, Трофим, господина себе нашел. И долго, – спрашиваю, – раздумывал, прежде чем в услужение податься?

      Трофим еще больше обозлился:

      – А ты вообще кто тут такой? Нашелся, понимаешь…

      – Я, – говорю, – если уж на то пошло, старший сержант и нашивки соответствующие имею. А ты, Трофим, рядовой красноармеец, и то по тебе этого никак не видно. Вот, – говорю, – и встань-ка, когда к тебе старший по званию обращается.

      Трофим аж прямо затрясся.

      – Молод ты еще, – отвечает, – меня судить. Я в дружине