Иван Калита. Юрий Торубаров

голосок Анастасии.

      – Милый, – она повернулась к мужу, – хватит мужских разговоров, повеселим лучше гостей дорогих, – и взглядом приказала дворскому позвать толпившихся за дверьми скоморохов, дударей.

      В огромной гриднице есть где разгуляться веселой публике, и она заполнила помещение. Иван Данилович поощрительным взглядом посмотрел на Анастасию, оценив ее ум. Та ему только улыбнулась. «Какая прелесть!» – чуть не сорвалось у него с губ. Он вдруг почувствовал себя семнадцатилетним юношей, и ему захотелось вместе с этой смешной публикой выкинуть коленце, да не одно. Елена еле удержала загоревшегося мужа, поняв вовремя его желание.

      Застолье продолжалось до самого вечера. Но оставаться на ночь москвич не захотел, ссылаясь на то, что у него срывается полюдье, и ему надо вернуться в Москву. Попросив князя не беспокоиться с проводами, глубокой ночью он отбыл домой.

      ГЛАВА 7

      То, что Алим назвал «куренью», была полуземлянка. Два тусклых оконца создавали в ней полумрак. У оконцев – дубовый лежак со шкурами. В углу над головой – иконка с ликом Божьей Матери. У тыльной стены находился очаг, пред ним стоял стол с ослонами, на северной стене – поставец да оружие всякое. У входа – вешало с одеждой.

      Вдвоем они втащили хворого и уложили на хозяйскую одрину. Алим, несмотря на возраст, глаз имел острый. С плошкой в руке, где горел огонек, он стал рассматривать больного. Задрав веки, долго что-то глядел в глазах.

      – Ну, напужал ты мня, братец, – старец посмотрел на Митяя, – думал, тово… не жилец.

      – Что, будить жить? – обрадованно спросил Митяй.

      – Будить, будить, – почему-то недовольно пробурчал Алим и добавил: – Бог его знаить. Труден ен. Хворость его тяжела.

      Митяй присел в ногах у больного и посмотрел на него, точно проверяя слова Алима.

      – Чего рассупонился, ступай за чурбаками, – проворчал хозяин, ища на полках хапы.

      Накинув старую шубейку, Митяй метнулся к двери. Вернулся он с огромной охапкой дров и положил у очага.

      Пока он ходил, дед Алим из медвежьего сала с желчью, разбавленного настоем каких-то трав, натирал тело больного.

      – Пади сюды, – позвал он Митяя, видя, что тот освободился, – держи, – и подал ему шерстяной лоскут. – Три– ка, – приказал он, кивая на больного.

      А сам пошел к очагу, где лежала крупная галька.

      Парень тер, а сам смотрел, что делает хозяин. Увидев, как дед, положив гальку в очаг, стал ее обкладывать чурками, он догадался, для чего тот это делает. «Щас за водой пошлет», – подумал он. И как в воду глядел. Выкатив из темного угла бочку на середину землянки, дед попросил Митяя таскать с проруби в нее воду. Митяй осторожно шел по реке к проруби. Булькаться в холодной воде он ой как не хотел. Но лед тут был крепкий. Несколько бадеек хватило, чтобы наполнить бочку до нужного уровня.

      Митяй знал эту процедуру. И когда камни раскалились, он побросал их в бочку. Старик одобрительно крякнул и пальцами пощупал теплоту воды.

      – Вокат! –