Ангел в петле. Дмитрий Агалаков

Может, заболел?

      – Эврика, – тихо проговорил Савинов и залпом выпил только что милостиво налитую Тимошиным рюмку коньяка. – Эврика! Я – гений, Петр… Гений.

      – Заболел, если не хуже, – пристально поглядев на него, затем на девушек, проговорил Петька. – Вы лучше, девочки, подумайте, куда мы сегодня поедем? После ресторана.

      Людмилы переглянулись.

      – А у вас есть хата? – спросила брюнетка.

      – У нас-то есть, – сказал Тимошин. – Правда, однокомнатная. Но кровати – две. В смысле, кровать и диван. Вы его не бойтесь, – Тимошин кивнул на Савинова, – он не кусается.

      – Хотелось бы верить, – покачала головой брюнетка.

      Но Савинов уже потеплел, повеселел, подмигнул приятелю:

      – Точно, не кусаюсь, – и перевел внимание на девушек, – разве что чуть-чуть. За хвостик.

      9

      – Вот и молодец, – несколькими днями позже, вставая из-за просторного полированного стола, проговорил упитанный комсомольский вожак Евгений Платонович Кузин. – Я знал, Дмитрий, что голова у тебя работает правильно… Тут такое дело: ничего сверхъестественного я пока предложить не смогу. Уж извиняй. Но одна должность у меня есть. Хлопотная, правда. Будешь инструктором по дальним районам. У меня было еще пару человек на это местечко, но я выбираю тебя. Считай, что успел. Полгодика покантуешься, покажешь себя, а потом поглядим… Идет?

      Савинов тоже поднялся:

      – О лучшем я не мог и мечтать, Евгений Платонович.

      – Э нет, так не пойдет. Просто Женя. Мы теперь – одна команда.

      «Комсомол так комсомол, – дома сказала ему мать. – Все лучше, чем твое бродяжничество».

      А вот Петьку Тимошина так и перевернуло!

      – Да ты рехнулся?! – завопил он в летнем кафе.

      Все оглянулись как один. Точно бомба взорвалась! А потом, выпив коньяку, рассмеялся:

      – Ты всегда умнее меня был. И хитрее. Только прикидывался: учитель, мол. Вот и сейчас свою игру придумал. Скажешь, нет? Корочками решил обзавестись, легализоваться. Что я, не знаю, как комсюки по заграницам шастают и шмотки оттуда возят? А я-то простак – призраки Савинова! Хитрец ты, Дима, ой, хитрец! А мне про подстреленную собаку лепил. Про «Греческую смоковницу». Про массажные салоны. Зачем? – Тимошин пожал плечами. – Даже обидно…

      И пока Савинов, улыбаясь, подбирал слова, добавил:

      – Знаешь, Дима… Мне-то ведь не стыдно в глаза людям смотреть. Хошь – покупай джинсы, хошь – проходи мимо. Я – продавец. Никакого лукавства. Головы не засоряю людям. А с тобой теперь все иначе будет…

      – Что значит, иначе? – спросил Савинов.

      Петька, не скрывая презрительной улыбки, взглянул в глаза приятелю:

      – Другой формат, Дима.

      Сидя перед телевизором, Савинов смотрел на мямлящего, в ряду других старцев, Черненко. А рядом с ним улыбался в камеру другой – помоложе, с пятном на полголовы. Неожиданно Савинов быстро встал с дивана, прошелся по комнате. Отправился в кухню. Залез в буфет, налил рюмку коньяку. Глядя