Три товарища и другие романы. Эрих Мария Ремарк

нет нехорошего, Робби? Поверь, для него же лучше, что мы здесь. Так он хоть получит за машину побольше. Но я тебе обещаю: если эта мразь препоясанная ничего не предложит, то я тоже буду молчать.

      Пришел аукционист. Дел у него, видно, было много, и он спешил. Ведь каждый день проводились десятки аукционов. Сопровождая слова отточенными плавными жестами, он приступил к распродаже жалкого скарба. У него был чугунный юмор и деловитый тон человека, ежедневно соприкасающегося с нищетой, но не задетого ею.

      Вещи расходились за пфенниги. Большую часть приобрели всего несколько торговцев. Встречая взгляд аукциониста, они небрежно поднимали один палец или отрицательно качали головой. Но порой за взглядами аукциониста следовали взгляды других глаз; эти глаза с изможденных женских лиц взирали на пальцы торговцев как на заповеди Господни – с надеждой и страхом. За такси трое людей – первым Гвидо – предложили три сотни марок. Не цена, а насмешка. Коренастый подошел поближе, шевеля губами. Казалось, он тоже хочет что-то предложить. Но рука его, приподнявшись, тут же и опустилась, и он отошел. Затем было предложено четыреста марок. Гвидо пошел на четыреста пятьдесят. Возникла пауза. Аукционист переводил глаза с одного покупателя на другого.

      – Кто больше! Четыреста пятьдесят – раз, четыреста пятьдесят – два…

      Мужчина стоял у своего такси понурившись и с выпученными глазами, как будто ожидал удара в затылок.

      – Тысяча, – сказал Кестер. Я посмотрел на него. – Она стоит трех, – шепнул он. – Видеть не могу, как они его режут.

      Гвидо подавал нам отчаянные знаки. Он и «сопляка» забыл, как дело коснулось денег.

      – Тысяча сто, – проблеял он и стал моргать нам обоими глазами. Будь у него еще один глаз сзади, он стал бы моргать и им.

      – Полторы, – сказал Кестер.

      Аукциониста обуял азарт. Он пританцовывал, помахивая молотком, точно капельмейстер дирижерской палочкой. Да, тут речь пошла не о двух-трех марках, как до этого.

      – Тысяча пятьсот десять, – заявил Гвидо, утирая пот со лба.

      – Тысяча восемьсот, – сказал Кестер.

      Гвидо, постучав пальцем по лбу, сдался. Аукционист вертелся волчком. Я вдруг вспомнил о Пат.

      – Тысяча восемьсот пятьдесят, – вырвалось у меня помимо воли.

      Кестер с удивлением повернул ко мне голову.

      – Полсотни я добавлю сам, – поспешно сказал я. – Так надо – на всякий случай.

      Он кивнул.

      Аукционист ударил молотком, присудив нам машину. Кестер немедленно заплатил.

      – Нет, надо же! – все никак не мог успокоиться Гвидо, подошедший к нам с таким видом, будто ничего не случилось. – Мы бы могли иметь ее за тыщу! Третьего мы бы быстро вывели из игры.

      – Здравствуй, дорогой! – произнес у него за спиной жестяной голос.

      То был попугай в позолоченной клетке, до которого теперь дошла очередь.

      – Сопляк, – добавил я. Гвидо, пожав плечами, исчез.

      Я подошел к мужчине, которому принадлежала машина. Рядом с ним теперь была бледная женщина.

      – Итак… – сказал я.

      – Знаю,