Ричард Длинные Руки – грандпринц. Гай Юлий Орловский

обложки запираются на сложные замки. Багровый свет факелов бросает двигающиеся блики на потемневший металл, я узнал только медь и бронзу, но остальные книги выглядят еще внушительнее…

      Я вернулся к Аскланделле. Она стоит неподвижно, щадит мою трусость на ее счет, сказал с облегчением:

      – Это сокровищница Леопольда.

      Она произнесла со значением:

      – Настоящая?

      – Не настоящая, – ответил я, – а в самом деле настоящая. Та, что с золотом и драгоценностями, уже как бы законно и с песнями реквизирована на скромные нужды победителей, ибо война обязана кормить себя.

      – А народ, – добавила она понимающе, – который не смог прокормить свою армию, сейчас кормит вашу?

      Я сказал с достоинством:

      – И сквозь зубы радуется, что ему еще повезло! Шкуру пока не сняли, хотя присматриваемся. А что, где-то иначе?

      Она оставалась неподвижной, пока я не отыскал и не придвинул ей кресло.

      – Ваше высочество, – сказал я с раскаянием, – прошу сесть. Простите за неуместные шуточки насчет… ну, вы знаете. Вон то все, что накопил Леопольд и его предки… оставшееся после частичной экспроприации, а эта горстка на моем столе – то, что я нагло спер у горных эльфов.

      – На вашем столе?

      Я пояснил вежливо:

      – Будучи человеком высокой культуры, я полагаю все созданное людьми общим достоянием, следовательно, и моим тоже. А так как Господь вручил мне власти больше, то имею и божественное право захапать больше без стыда и совести, ибо это эволюционно и повышает конкурентоспособность и выживаемость всего вида.

      Она посматривала со снисходительной усмешкой, словно в самом деле понимает, когда я сам не разумею, что несу, хотя кто знает, у женщин спинной мозг зачастую оказывается куда мудрее, чем головной.

      – Однако, – сказал я со значением, – я бескорыстен и благороден по самое немогу! Выбрал только то, что меня интересует, остальное оставляю королю и народу. Это вот, что от эльфов, я сейчас в свой мешочек тоже…

      Она произнесла нейтрально:

      – Немного же вы ему оставили.

      – Как это немного? – переспросил я в великой обиде. – Все остальное!

      – Все остальное, – заметила она, – просто хлам.

      – Зато как смотрится, – воскликнул я. – Пусть и руины, но какие!.. Освященные временем, потому, надо думать, очень дорогие. Полагаете, народ понимает что руины – всегда руины? Нет, он уверен, что руины дворца короля, жившего тысячу лет назад, в тысячу раз дороже тех, что я оставил за собой в Эбберте! Древность освящает любое… любую вещь.

      Она нахмурилась, но теперь уже повела взглядом по залу, ухитряясь даже не двигать головой.

      – Многое мне знакомо.

      Я изумился:

      – Вы здесь бывали?

      – Все сокровищницы одинаковы, – произнесла она свысока. – У отца тоже много подобных вещей из древних времен. Такие же книги, черепа, мечи, щиты, кинжалы, в которых его маги тщетно пытаются отыскать нечто волшебное.

      – И