Право на возвращение. Леон де Винтер

ехала Рахель, малыш настойчиво и шумно требовал, чтобы она садилась рядом. Иногда, сдавшись, она на ходу перебиралась на заднее сиденье, укладывала Бенни к себе на колени и гладила по голове, пока он не засыпал. Брам любил эти минуты в машине: все вместе, под защитой стального кузова, совсем близко друг от друга, на расстоянии протянутой руки – не хватало только отца.

      Три месяца назад отец прислал ему мэйл. Его любовница внезапно умерла. Она ехала в автобусе, и у нее остановилось сердце. Медсестра, оказавшаяся рядом, пыталась вернуть ее к жизни, но не смогла. Брам тотчас же позвонил и записал на автоответчик свои соболезнования. А наутро получил новый мэйл: соболезнования ни к чему, она не была ему женой, и вообще ей повезло – о такой смерти можно только мечтать.

      Брам прочел мэйл раз, другой. Хартог, который никогда не был щедр на проявление чувств, на этот раз превзошел самого себя. Не хотел, чтобы сын понял, как он тоскует по своей любовнице, считая это проявлением слабости, немыслимой в пределах его вселенной. Но что он имел в виду, когда писал: «можно только мечтать»? Была ли это просто фигура речи или попытка сообщить о чем-то важном? Брам ответил, что они рады будут видеть Хартога в Принстоне; не хочет ли он устроить себе каникулы недели на две? Ответ: совсем сдурел? Как я могу вдруг взять – и уехать!

      А через десять дней Браму позвонили из какой-то тель-авивской больницы. Оказывается, Хартог упал на улице и потерял сознание. Они просканировали его мозг и обнаружили следы крошечного инсульта, практически не повредившего ему. Они решили, что должны поставить в известность семью, против чего Хартог возражал, и согласился дать телефон в Принстоне только после длительных препирательств.

      Часом позже он сам позвонил.

      – Как ты себя чувствуешь, папа? – спросил Брам.

      – А как бы ты себя чувствовал, если бы лежал в больнице, опутанный шлангами и проводами?

      – Ты все такой же? Шутишь?

      – Почему бы нет? Эти глупые дети, которые крутятся тут и называют себя врачами, все вместе знают об инсультах меньше, чем я. Я хочу домой.

      – Они считают, что тебе надо подождать до утра.

      – Только под наркозом.

      – Почему бы тебе не приехать сюда? Ты должен навестить нас хоть раз. Заодно и дом поглядишь.

      – Дом мегаломана-мешугинер. Слишком большой.

      – Удачное вложение средств.

      – С каких это пор ты занялся вложением средств?

      – Такой случай представляется раз в жизни.

      – Да уж, случай. Случай вляпаться в дерьмо. Ладно, это твое дело. Сейчас мне все равно лететь нельзя. Потом как-нибудь, обещаю.

      – А кто будет за тобой ухаживать?

      – Они сказали, что каждый день кто-то будет приходить.

      – Обещай мне, что эту ночь ты проведешь в больнице.

      – Вряд ли у меня будет выбор. Как поживает малыш?

      Хартог почти никогда не называл внука Бен или Бенни – только «малыш». Когда Бен немного подрос, Хартог решил, что его гены, пропустив сына, наконец-то расцветут во внуке.

      – Здоров, хулиганит, все как всегда, – ответил