Право на возвращение. Леон де Винтер

именем.

      – Я никогда не завтракаю.

      – Мешугинер![14] Завтрак – самая важная еда! Хочешь чего-нибудь? Я купил круассанов!

      – Круассанов? Что я слышу! Так и до гедонизма можно докатиться!

      Хартог был не только всемирно известным биохимиком и патологическим перфекционистом, он был еще и феноменально скуп. Он отыскивал магазины, где можно было покупать позавчерашний хлеб, потому что его продавали со скидкой, ел самое дешевое мясо и вырезал из газет объявления о распродажах.

      – Сегодня особый день, – отозвался отец виновато, словно извиняясь за серьезную слабость, к которой следовало отнестись снисходительно. Он вошел в комнату, держа в руках поднос с двумя кружками кофе и тарелкой с парой круассанов.

      Брам отобрал у него поднос и осторожно поставил на серый стальной стол, который армейский интендант счел бы чересчур уродливым для солдатской казармы.

      В декабре Хартогу исполнится семьдесят четыре года, но, хотя в последнее время он начал сдавать и ему все труднее становилось держаться прямо во время ежевечерних прогулок (начинавшихся ровно в полшестого и продолжавшихся ровно пятьдесят минут), – внешне он производил сильное впечатление. Хартог был высок, копна седых, нечесаных волос делала его похожим на Эйнштейна, а глаза, вопреки возрасту, оставались ярко-синими и светящимися, как ирисы. У него было тонкое лицо, с ранней юности (в вонючем пригороде провинциального Зволле[15]) чудесным образом приобретшее черты аристократизма, а голова полна была неопровержимых взглядов и суждений.

      – Они очень вкусные, поешь, а то свалишься, – сказал Хартог.

      – Я уже лет десять как не завтракаю.

      – Это ничего не значит. В любой момент можно упасть в обморок, я знаю, о чем говорю. Сделай мне удовольствие, съешь круассан.

      Брам взял с тарелки круассан.

      – Ты что, специально для меня их купил?

      – Да.

      – Папа, что с тобой случилось?

      – У меня было хорошее настроение. Или, если угодно, я проявил слабость. Вкусно?

      Хартог вел себя так, словно совершил подвиг или сам испек эти круассаны.

      Под напряженно-выжидающим взглядом отца Брам откусил кусочек. Немного подождал. Прожевал. Кивнул.

      И Хартог просиял и тоже кивнул, довольный до чрезвычайности.

      – У них самые лучшие, у Хаевского. У русских.

      – Прекрасно. Но о круассанах мы могли бы поговорить и по телефону.

      Отец позвонил ему два дня назад. Он хотел обсудить с сыном что-то важное. И непременно у себя дома.

      – Речь идет о вкусе, – сказал отец. – А вкус – непосредственно телесное ощущение. Вкусовые процессы – невероятно сложный феномен.

      – О вкусах не спорят, – робко заметил Брам, надеясь задавить дискуссию в зародыше.

      – Чепуха, – отозвался Хартог. – Вкус существует и как объективное понятие. Все дело в электрохимических процессах.

      – Я тебе верю.

      – Очень

14

Сумасшедший (идиш).

15

Город в Голландии.