Комендантский час (сборник). Эдуард Хруцкий

ему стало не по себе: а если кто-нибудь видел его в окне? Муравьев задернул шторы и снова сел в кресло.

      В комнате с шорохом ожил репродуктор:

      «Доброе утро, товарищи! Передаем сводку Совинформбюро.

      В течение 22 июля наши войска вели бои на Петрозаводском, Порховском, Смоленском и Житомирском направлениях. Существенных изменений в положении войск на фронтах не произошло.

      Наша авиация за 22 июля сбила 87 самолетов противника. Потери советской авиации – 14 самолетов.

      По дополнительным данным, при попытке немецких самолетов совершить в ночь с 21 на 22 июля массированный налет на Москву уничтожено 22 немецких бомбардировщика. В условиях ночного налета эти потери со стороны противника надо признать весьма большими. Рассеянные и деморализованные действиями нашей ночной истребительной авиации и огнем наших зенитных орудий, немецкие самолеты большую часть бомб сбросили в леса и на поля на подступах к Москве. Ни один из военных объектов, а также ни один из объектов городского хозяйства не пострадал.

      Следует отметить самоотверженное поведение работников пожарных команд, работников милиции, а также московского населения, которые быстро тушили зажигательные бомбы, сброшенные над городом отдельными прорвавшимися самолетами, а также начинавшиеся пожары».

      Игорь внимательно прослушал сводку. Она была ему вдвойне интересна. Как-никак, а он являлся участником ночных событий.

      Хозяйки все не было. Муравьев устал ждать кофе. Глаза резало, словно в них попало мыло. Игорь закрывал их, потом открывал на секунду, потом снова закрывал. Комната начала колебаться, по ней пробегали золотистые искры. Она то отдалялась, то вновь наезжала. Оцепенение и покой сковали его тело. Мимо окна с грохотом проскрежетал трамвай. Басовито задрожали стекла. Но Игорь уже не слышал этого. Он спал.

      Марина вошла минут через десять. Муравьев спал, бессильно опустив руку вдоль кресла.

      «Пусть, – решила она, – пусть поспит. Дверь закрыта, а если позвонят, я его разбужу».

      На него обрушился вал воды, грохочущий и упругий. Игорь хотел закричать и проснулся. Мимо окон шел трамвай. Муравьев взглянул на часы. Десять. Значит, спал он четыре часа. Ничего себе старший засады. Он хотел встать и тут услышал голоса.

      – Откуда я знаю… Ты приходишь и уходишь… Я не спрашиваю тебя, с кем ты проводишь ночи…

      «Марина», – понял Игорь.

      – Это что, ревность? Или плохо срепетированная роль? Я что-то не узнаю тебя.

      Муравьев встал и чуть не закричал от боли. В затекшие ноги врезались сотни иголок.

      «Господи, мне только этого не хватало!»

      Пересиливая боль, он все же поднялся и сделал первый шаг. А за дверью продолжали спорить.

      – Конечно, ты не узнаешь меня. Где я, как я, что я – тебе наплевать. Ты спросил, есть ли у меня деньги?

      – Вот ты о чем. Деньги… А как же чистота и святость чувства, которую ты так любила?

      – Чистота? О какой чистоте ты можешь говорить? Ты ее убил, так же как Зяму…

      – Стоп! Откуда ты знаешь, что он убит? Ты же не выходила из дому.

      – Я…

      – Да,