Имена. Виктор Емский

хлама на отбраковку!

      Андрюха юркнул в двери цеха.

      – Фамилия!

      – Кабанов Геннадий, – сказал Генка.

      Возникла заминка. Дед Макарыч, тупо глядя в блокнот, сказал:

      – Нет тут никакого Геннадия. А вот Гений есть.

      Он поднял глаза, посмотрел на Генку и заявил:

      – А, веселый парень. Ты это брось. Как написано, так и представляйся. Понял?

      – Понял, – сказал Кабанов.

      – Итак, – вернулся дед к блокноту. – Кабанов Гений. Ознакомительный день под руководством наставника. Следующий!

      Генка шагнул через порог и оказался в огромном цеху с высоким потолком. Стены внутри здания по периметру подпирали станки, основная часть которых была предназначена для сверления дырок в металле. Некоторые из них выполняли работу, связанную с фрезеровкой, а один служил прессом. В центре цеха находились баки. Было их много и размеры баков разнились от маленьких к большим.

      Во все емкости была налита вода, уровень которой не превышал метра от пола. В самом центре – между баками – стоял длинный железный стол, и место это было главным на всем заводе. Здесь распоряжался дед Макарыч.

      Андрюха Карасев подвозил тачку, нагруженную различными железяками, и вываливал ее содержимое на пол. По указанию пальца Макарыча он выкладывал на стол интересующие Макарыча детали. После пристального осмотра таких железяк дед либо оставлял их на столе, либо бросал в тачку.

      В последнем случае он говорил:

      – Никуда не годится! В ширпотреб.

      Грузин укатывал тачку, ставшую наполовину легче, за порог и привозил следующую. За время, пока он ездил, дед успевал разметить мелом каждую из оставленных на столе железок. Причем сразу писал размеры отверстий, которые необходимо было просверлить.

      Подъезжал другой раб божий с тачкой, грузил в нее отмеченные железяки, и развозил их по станкам, где остальные рабы божьи усердно сверлили дырки в указанных Макарычем местах.

      – А какой смысл всей работы? – спросил у деда Кабанов.

      Он уже больше часа наблюдал за деятельностью всего завода и никак не мог понять принципа этой деятельности.

      – Это будет заметно после того, как привезут уже просверленные заготовки, – пояснил Макарыч, хитро сощурив глазки. – У тебя как со слухом?

      – Да вроде нормально, – сказал Генка.

      – Нет, с другим слухом. С музыкальным.

      – Есть, – кивнул головой Генка. – Я играю на фортепиано. Музыкальную школу окончил. И на гитаре тоже могу.

      Кабанов опять поразился тому факту, что память выдает всякие необязательные сведения именно тогда, когда нужно.

      – Вот и хорошо, – дед подобрел лицом. – Глюкало – точная штука. Высокохудожественное произведение искусства! Это, можно сказать, музыкальный инструмент, живущий собственной жизнью. Но красота его звучания доступна только эстетам – корифеям слуха и звука, которых, к сожалению, так мало во вселенной.

      Дед печально закивал головой.

      – Но они есть! – вдруг резко воспрянул он. – И дл