В овечьей шкуре. Марина Павлова

обижают?

      – Нет, – тут же добавила я.

      Я ковырялась вилкой в тарелке, потихоньку поедая картошку. Мне казалось, я ею давлюсь, ни один кусок не лез в горло. Так бы и продолжалось дальше, если бы я не заметила, что отец пристально наблюдает за мной. Я неуверенно перевела взгляд в его сторону.

      – Я знаю, какого тебе сейчас… – сказал он. – Когда мне было девять лет, я тоже потерял брата. Он был старше меня и мудрее, но однажды сев за руль автомобиля, его догнала тяжкая участь нашего совершенного мира.

      Некая обида, таившееся все эти месяцы, начала всплывать во мне. Такое прозрачное чувство, которое, как по щелчку, призванное выйти на свет. Смерть всегда набожной, всегда честной девушки Елизаветы сравнивается с несчастным случаем. Как же непостижимо понимание всего одного случая.

      – Лизи не погибла в автокатастрофе… – слова сами вырвались у меня изо рта.

      Правда, как мгла, разлетелась по комнате, вызывая жуткие воспоминания, чудовищные рассуждения и предположения, которые когда-то постигли нашу семью. Отец молча смотрел на меня. Я пыталась предположить о чём он думает, но его лицо, как оловянный слиток, ничего не выражало, лишь маленькие черные зрачки впивались в меня. Сейчас я могла рассмотреть каждую его морщинку, каждый мускул на лице. Будто холодок прошелся по моему телу, я опустила свои руки к себе на колени и отвела взгляд на свою тарелку.

      – Иди помолись у себя в комнате, может, тебя это чему-то научит. Например, не шляться по вечерам с кем попало, как твоя сестра, – слова, как гроза, прогремели сквозь тонкие губы отца.

      Не было ни крика, ни резких движений, был только голос и взгляд, который выражал отчаянье и разочарование. Я поняла, что он уже зол и лучше просто уйти. Он ещё никогда не выражался при мне такими словами как «шляться», это было так на него не похоже. Любое бранное слово грешно, и грешник должен быть наказан. Но он не был поражен громом или внезапной болезнью. Его слова словно пыль, здесь они были, а вот их уже нет.

      Я поднялась к себе в комнату. Мамы уже не было слышно. Теперь я здесь абсолютно одна. О Лизи напоминали только её любимые книги Ремарка, которые негативно воспринимались моими родителями. После того происшествия моя мама не берет никакого участия в моём воспитании. Она только смотрит на меня и плачет. Мне кажется, во мне она видит Лизу. Мы с ней абсолютно не похожи были. У неё были длинные русые волосы, которые любили кучерявиться, я же шатенка с самыми прямыми локонами в мире. Она была высокой с большими темно-серыми глазами, маленьким носом и прямыми тонкими губами. Я всегда восхищалась её красотой и упорством. А единственная наша схожесть во внешности – это рост (172см.).

      Я стояла перед зеркалом и вспоминала её образ. Какой она была, какой она могла быть. Расстегнув пару пуговиц рубашки, я приспустила левый рукав до локтя. На тыльной стороне руки чуть выше локтя было пару царапин. Они не кровоточили, а только неприятно жгли то место, где ещё недавно была моя кожа. Сегодня меня толкнули. Неудачно приземлилась. Со мной такое впервые. Я столкнулась с жестокостью и непониманием со стороны