1812, год зверя. Приключения графа Воленского. Лев Портной

стоявшие поодаль, судя по ухмылкам, отнеслись к случившемуся с одобрением.

      – Помилуйте, ваше превосходительство-о-о! – завыл купчишка.

      Он выбрался из канавы, вода стекала с его кафтана, бороденка спуталась с ряской.

      – Что – помилуйте?! – прогремел Лоза. – До конца войны, пес, на одной тюре сидеть будешь! Или что – тюря19! Повесим тебя, вот и все дела! Другим в назидание!

      Купец захлюпал. Генерал подал знак, солдаты схватили его, бросили на телегу. Мы поехали дальше.

      – Эх, мало я ему дал! – посетовал генерал-провиантмейстер, разминая правый кулак.

      Мы с Вячеславом в недоумении переглянулись.

      – Вор он! – пояснил Лоза. – Получил подряд магазин подготовить, заплатили ему за труды… мелкая душонка! Тьфу!

      Осип Николаевич с чувством плюнул, показав, что во время войны за подобную работу на государство грех плату брать.

      – Запасы, продовольствие там, фураж, – все получил он, – продолжил генерал-провиантмейстер. – И на! На вторую ночь сгорел магазин! И этот вор говорит, что крестьяне его сожгли! Испугались-де, что Наполеон сюда дойдет и все французам достанется!

      – Дойдет он сюда! – фыркнул Косынкин. – Подавится!

      – Это ж понятное дело, мерзавец украл все, распродал, гнида! Сам и сжег магазин! Какие-то упаковки для виду разбросал на пепелище!

      Я бросил взгляд на телегу, на грязную фигурку купчишки. Презрение и жалость он вызывал одновременно. В военное время вешать нужно таких, не мешкая. А с другой стороны, тоже ведь человек, жить как-то хочет.

      До Твери мы добрались под вечер, когда тени по левую руку сделались длинными. Навстречу нам неспешной вереницей двигались подводы с домашним скарбом. Коровы, козы, жеребята, привязанные к телегам, мычали и блеяли, но обреченно волочились вперед. Клубилась пыль, песок прилипал к лицу и скапливался во рту.

      – Что это за паломничество? – удивился я.

      – Бегут из Твери, – сказал Лоза.

      – Из Твери? Что за абсурд?! – откликнулся я.

      Вячеслав вытянул шею и крикнул мужичонке, попавшемуся навстречу:

      – Эй, любезный! Откуда путь держишь?

      – Тверской я! Откуда ж еще?! – без тени смущения ответил тот.

      – А что случилось? – спросил я. – Почему вы все бежите?

      – Так Наполеон же идет! – объяснил мужичонка.

      – Не понимаю, – вымолвил я. – Где Тверь и где Наполеон!

      История с купчишкой, разговор со случайным встречным и идущие навстречу одна за другой груженые подводы произвели на меня удручающее впечатление. Бегство мирных жителей было уже не отвлеченной сводкой о продвижении Великой армии, а зримым подтверждением успехов Наполеона.

      Мы въехали в Тверь. Шоссе бежало вдоль берега Волги. По правую руку тянулись жилые дома, огороды за ними спускались к реке. Город обезлюдел, от заколоченных досками дверей веяло страхом, дома пустовали.

      Мы проехали чуть дальше переправы и остановились

19

Тюря – хлеб или сухари, крошеные в соленую воду.