Если я буду нужен. Елена Шумара

улыбнулась – впервые за этот исчирканный событиями день.

      Над школьным двором висела рваная туча с фиолетовыми краями. Было по-летнему душно, и от этого тянуло в сон. За углом слышались глухие удары и крики, пронзительно свистело – после уроков мальчишки играли в футбол. Игоря тоже утащили на стадион, и он успел только шепнуть «Пока!» и сунуть в карман Алининой толстовки ту злополучную конфету.

      Детское озерцо пошло рябью, заволновалось, загудело. Кто-то схватил Алину за палец, царапнув острыми коготками.

      – Климов, Климов!

      Бесформенная каракатица, выкатившаяся из-за школы, распалась на части – взвинченная Алинина мама и двое размахивающих кулаками мальчишек.

      – Дерутся, – восхищенно выдохнула тощая Тонька.

      – Сама ты дерешься, – хмыкнул Иванчиков, прилизанный, с девчоночьи пухлыми губами. – А Климов бьет.

      – Зачем? – спросила Алина без интереса, просто чтобы не молчать.

      – Он чужой, – сверкнула Тонька щербатым ртом, – и Леночку обижал.

      Мама тем временем чужого отогнала, и он, ссутулившись, побрел в сторону гаражей. Климова же грубо поддела за шиворот и потащила к крыльцу.

      – Ну влетит ему сейчас. – Иванчиков даже голову в плечи втянул. – Говорили же, от дверей не отходить.

      Сердитая, с раскрасневшимся лицом, мама и сама казалась чужой. Училка, вышедшая из берегов… Будто и не она вовсе вытолкнула Алину в мир. Да, кто угодно, но только не эта приплюснутая шахматная ладья – с тяжелым низом и крашеными кудрями. Алина даже не помнила, какого цвета ее настоящие волосы.

      – Драться он вздумал! – Мама трясла марионетку-Климова, и та, бессильная, смешно сучила ножками.

      Тонька подобралась поближе, заглянула в Климовское лицо и взвизгнула:

      – У него кровь!

      – Та-а-ак! – Мама налилась багровым. – Живо в медпункт! Потом с тобой поговорю. А вы что собрались? Гулять, гулять!

      Птенцы отпрянули от наседки и разбрелись по пятачку двора.

      – Детка, ты домой собралась? – Мама смотрела на Алину с неприятной чуткостью.

      – Да, у нас всё.

      – А подожди-ка меня. Через часок-другой детей разберут, вместе пойдем.

      – Долго, мам, я не хочу.

      – Долго, зато безопасно. Я что-то так волнуюсь, милая… этот человек…

      Холодным камнем Алина пошла на дно. Зачем, зачем она напомнила?

      – Не ночь же, мама, что со мной случится?

      Ветер дунул в глаза, протащил смятую банку из-под кока-колы, шевельнул готовую расплакаться тучу.

      Может, и правда остаться? А потом – как второклассница, с мамой за ручку. Страх будет смотреть из каждого окна, но не подступит, не тронет, не заставит бежать, роняя остатки разума на пыльный асфальт.

      – Пойду я. – Алина выдернула руку из маминых пальцев.

      – Упрямая, – вскинулась мама и привычно вбила гвоздь до самой шляпки: – Вся в отца!

      Да, она вся была в отца – упрямая, тихая, скрытная, витающая там, где никто не живет. Слишком много читала сказок, слишком мало хотела делать по указке. Но делала, конечно, делала. И была хорошей девочкой – для всех, кроме себя самой.

      Правда, по маминой