Армия. Павел Николаевич Сочнев

и, как утверждали видевшие этот портфель, очень похожие на монохромное изображение оригинала. Моно – потому что синей шариковой ручкой на жёлтых боках, которые очень были похожи на натуральную кожу.

      После того, как мы помылись, мы облачились в военную форму. Лысые, в новой одежде, опять незнакомые. Кто был кем и кто есть кто сейчас? «Гражданки» нисколько не жалко. Зачем она нам на предыдущие 2 (Два) года. Офигеть! Два года!! Тогда я не знал, что мне придётся отслужить чуть меньше. Я недослужил целую неделю. За эти почти два года я набрался разнообразного опыта, очень интересного, жизненно необходимого в армии и нафиг не нужного на «гражданке». Познакомился с часто хорошими людьми. Часто, потому что не всегда. Но на то, что они не всегда были хорошими, зачастую провоцировал я сам. Извините, однополчане и спасибо вам за то, что вы были и есть.

      Карантин

      Почему этот период службы называется карантином? Для нас он длился около двух недель. Мы не болели и поэтому нас не лечили. Нас учили. Мы зубрили уставы и звания, топали по плацу и по маленькой казарме. Обшили погонами, петлицами и шевронами своё обмундирование. Научились пришивать подворотнички. Заново привыкли и стали узнавать друг друга. А по территории бегали старослужащие. Для нас, «молодых» все, кто уже был в части, автоматически считались старослужащими. Офицеры в шинелях и бушлатах, а солдаты в одних гимнастёрках. И это всё при минусе, который ниже десяти. Сейчас точно не вспомнить, какая была температура, но по моим ощущениям – очень холодно.

      Однополчане, помните первый подъём? Рано утром, настолько рано, что почти ночью, нас разбудил, точнее, поднял вопль дневального: «Взвод, подъём! Выходи строится! Форма одежды номер три!». Проснулись мы позже, на улице. «Номер три» – это шапка, сапоги, штаны и гимнастёрка. И всё! А на улице зима. Там снег и минус. А ещё, там очень темно.

      Сержант, щуплый, постоянно недовольный, почти дембель, орал так, что самым безопасным вариантом было не перечить ему, а пытаясь сохранить тепло, выскочить на зарядку и постараться не погибнуть во тьме почти полярной ночи. С грохотом мы вылетели из казармы, выстроились, повернулись, повинуясь приказам сержанта и побежали, глухо грохоча сапогами по плацу. Зарядка состояла из чередующегося бега, приседаний, отжиманий, наклонов и поворотов. В общем, всё посильно, всё нормально, но не на морозе же! Видимо у нас всех сам собой включился первобытный механизм выживания, никто даже не заболел. Потом болели и, даже, иногда, обмораживались. Но это было потом. А тогда все вернулись в казарму бодрые и здоровые. Такая шоковая встряска не прибавила нам чувств любви к сержанту. А он просто выполнял своё дело. Только иногда позволял выплеснуться эмоциям. Но даже, когда эмоции из него не выплёскивались, выглядел он гнусно и сурово. Так и остался в памяти, абсолютно гнусным, совсем недобрым и немного суровым.

      Должность сержанта вызывала плохо скрываемую зависть у окружающих срочников. Срочники – это те, кто на два года и не всегда по своей воле.