Книги крови. I–III. Клайв Баркер

исключительно для нерабочего времени.

      Свое она не назвала. Наверняка что-нибудь строгое. Ивонн. Лидия. Он сам придумает что-нибудь подходящее. Выглядела она на пятьдесят, а была наверняка на десять лет младше. Без макияжа, волосы стянуты на затылке так сильно, что Редмена удивило, как у нее еще не вывалились глаза.

      – Вы приступите к урокам послезавтра. Директор просил меня поприветствовать вас в изоляторе временного содержания от его имени и извиниться, что он не может присутствовать на встрече лично. У нас сейчас финансовые проблемы.

      – А у кого их нет?

      – К сожалению, вы правы. Боюсь, мы плывем против течения; общее настроение в стране больше склоняется к закону и порядку.

      Что именно она сейчас имела в виду? «Выбивать дурь из любого пацана, даже если он всего лишь перешел дорогу в неположенном месте»? Да, Редмен и сам в свое время думал так же, но такие мысли ведут в тупик, они не лучше, чем сочувствие всем подряд.

      – Более того, мы можем вовсе лишиться Тезердауна, – сказала Левертол, – что было бы весьма обидно. Я знаю, выглядит он не лучшим образом…

      – …но это все-таки дом, – рассмеялся он. Шутка уперлась в глухую стену. Она ее как будто даже не услышала.

      – Вы, – ее тон ужесточился, – у вас солидное и прочное (Она сейчас сказала – «порочное»?)

      – … прошлое в полиции. Мы надеемся, что финансирующие организации одобрят ваше присутствие.

      Так вот в чем дело. Бывший полицейский как символ, чтобы порадовать власть предержащих, проявить готовность к жесткой дисциплине. На самом деле он здесь не нужен. Нужен им какой-нибудь социолог, который будет строчить доклады о влиянии классовой системы на жестокость в среде подростков. Между строк Левертол сообщила Редмену, что он в Тезердауне лишний.

      – Я говорил, почему ушел со службы.

      – Вы упоминали. По инвалидности.

      – Все просто – я не хотел работать с бумажками, и мне не давали делать то, что у меня получается. Если верить некоторым, я представляю опасность для самого себя.

      Ее как будто слегка смутило объяснение Редмана. Она же психолог; по идее Левертол должна бы с жадностью накинуться на такие слова, пока он свои травмы напоказ выставляет. Господи, да он ей как будто чистосердечное признание написал.

      – Так что меня выставили после двадцати четырех лет службы, – он помялся, потом сказал как есть: – Даже формально я не полицейский, я вообще никакой не полицейский. Наши со службой дорожки разошлись. Вы меня понимаете?

      – Хорошо-хорошо.

      Ни черта она не поняла. Он попробовал зайти по-другому:

      – Я бы хотел знать, что сказали мальчикам.

      – Сказали?

      – Обо мне.

      – Ну, кое-что о вашем прошлом.

      – Ясно, – их предупредили: к вам идут свиньи.

      – Это казалось важным.

      Он хмыкнул.

      – Понимаете, у многих мальчиков настоящие проблемы с агрессией. Именно она – причина их жизненных трудностей. Они не могут себя контролировать и страдают от последствий.

      Он не спорил,