Поэтесса. Николай Удальцов

или нет. Возможно, это происходит оттого, что вера в просветление если и существует во мне, то только в зачаточном, полудремотном состоянии.

      Вернее, в гипотетическом.

      И я не знаю, кто в этом виноват: я сам или человечество.

      При этом мне совсем не нужно, чтобы все люди научились нести ответственность за свои слова и поступки.

      Хотя было бы совсем не плохо, если бы делать это научился я сам.

      – Ну почему? Вдруг все-таки что-нибудь новое он скажет? – Лариса, кажется, была расстроена тем, что наши усилия могут пропасть всуе. И мои слова должны были ее успокоить:

      – Он не скажет ничего нового потому, что с тех пор как люди узнали, что плоская Земля не покоится на трех китах, а является шаром, летящим в пустоте, ничего по-настоящему нового сказано не было.

      В этом вся проблема новизны.

      – Эх, изобрели бы люди что-нибудь такое, совсем новое, чтобы – раз! И все проблемы оказались бы решенными.

      – Что-нибудь такое? – переспросил я Ларису. И пожалел, что телефонная трубка не может передать мою улыбку.

      Особенно ехидную:

      – «Что-нибудь такое», Лариса, от всех проблем уже давно изобретено.

      – И что это?

      – Цианистый калий.

      Разговор стал принимать довольно глупую форму, и я перевел стрелки:

      – Впрочем, ладно.

      Вечером соберемся на пару и послушаем.

      – С кем это ты собрался «на пару» – надеюсь, будет полный зал.

      – Ну, вот и соберемся на пару – мы и прогрессивное человечество.

      Наш разговор закончился на этой минорной для эпохи ноте, и я понял, что мне пора вставать…

      …По телевизору показывали что-то невероятное и бессмысленное одновременно – то ли экономиста академика Глазьева, наконец-то понявшего, чем рыночная экономика отличается от плановой, то ли Дженнифер Лопес в одежде.

      Так что за первой чашкой кофе я волей-неволей попробовал вспомнить, что мне известно о нашем сегодняшнем госте.

      Оказалось, что, кроме сплетен, я ничего не знаю.

      А сплетни – вещь нечестная. С некоторых пор мне это известно.

      С тех самых, как меня стали считать настолько старым, что сплетни обо мне самом перестали кого-нибудь интересовать.

      Даже в пределах моего подъезда.

      Впрочем, иногда мысли приходят в мою голову без спросу и без всякого таможенного досмотра.

      Я знаю, что повторять сплетни нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. И то, что все остальное человечество тоже ничего с собой поделать не может, для меня – слабое утешение.

      Хотя – есть повод задуматься: можно ли быть нравственным простым усилием воли?

      Имел ли я право иметь свое мнение о человеке, который должен был прийти в наш клуб?

      Дело здесь вот в чем: во всех областях человеческой деятельности профессионализм безличностен. Бесполезно относиться хорошо или плохо к человеку, создавшему отличный танк, построившему замечательный мост, заключившему важный для страны договор.

      Творчество – исключение.

      В творчестве автор продолжает самого себя.

      Чтобы