Лунный принц. Екатерина Оленева

удивительный парадокс. Черты лица кукольные, а само лицо – нет. Нечеловеческое, с чертами, куда больше подошедшими бы женщине, но не женственное. Красивое и тонкое – столь красивое и тонкое, что у мужчин на земле таких не бывает и быть не может. Эльфийская, ангельская, зачаровывающая красота. Совершенная, не человеческая и не демоническая – скорее ангельская, в выражении ничего вызывающего. Его даже чувственным назвать было сложно.

      Ангел, только что рухнувший с небес, ещё пахнущий грозовыми облаками, весь в звездной пыльце; страдалец, которому оторвали крылья без анестезии и предупреждения.

      Боль из-за тоски о том, что для обычного человека неведомо и недостижимо, сияла в невыразимо прекрасных глаза, слишком прозрачных, слишком светлых, слишком ярких для простого смертного.

      – Кто вы такие?

      Голос у него был тихий, мелодичный. Он медленно ронял слова, которые словно нехотя стекали с губ.

      Взгляд незнакомца скользнул по Синтии, потом вернулся ко мне.

      Он осторожно сел, слегка поморщившись. Припоминаю собственные ощущения после воскрешения, довольно острые. Физическая боль, помноженная на чувство потерянности, растерянности и – неприятия происходящего.

      Взгляд незнакомца скользнул по комнате, задержавшись на настенных бра, мало напоминающих свечи или даже газовые рожки, бывшие в ходу в нашу бытность.

      – Вы похожи на Элленджайтов, – на белом лбу проступил тонкий штрих морщинки. – Но я вас не знаю.

      – Зато мы тебя знаем. Ещё как знаем! – хмыкнула Синтия.

      Я одарил её сердитым взглядом и, как ни странно – подействовало. Сестра замолчала.

      Она отступила на шаг, передёрнув плечами, как бы говоря: «Хочешь преподнести неприятную новость сам? Валяй. Я посмотрю из партера».

      Предстоял не самый приятный разговор. Моему собеседнику будет ещё неприятней, чем мне. Есть вещи, которые принять сложно даже Элленджайтам.

      – Тебя зовут Ральф, если не ошибаюсь? – как можно мягче проговорил я. – Как и твоего отца?

      – Не понимаю, какое имеет значение имя моего отца? Что вы делаете в нашем доме? – требовательно вопросил он.

      Ральф всё-таки сел, опираясь на гору подушек.

      – Пока я был в отключке, кто-то нашёл очередное последствие грехов молодости? Чьи вы ублюдки? Что я пропустил?

      Голос его звучал по-прежнему тихо, слова – медленно. И вроде бы ничего в окраске речи не изменилось, но я почувствовал себя так, будто на меня равнодушно плесканули помоями. Да, помнится дядя Винсент, когда говорил о своём сводном брате, каждый раз упоминал, что ладить с ним, мягко говоря, было сложно. У Ральфа II была отвратительная манера бесить многих, если не всех.

      – Откровенно говоря, – всё-таки не утерпела Синтия. – Очень и очень многое. Последние лет, скажем, двести?

      Мазнув по сестре ничего не выражающим взглядом, цепким, словно с одного раза улавливающим суть и ставившим ценник, незнакомец вновь повернулся ко мне. В светлых бриллиантовых глазах читался вопрос.

      – Это тот самый Криссталл-Холл, в котором ты жил когда-то, – я старался говорить медленней, чтобы успеть придумать, подобрать слова,