Трюфельный пес королевы Джованны. Анна Малышева

под выключателем. – Через час одна, потом в одиннадцать с минутами и в двенадцать… Но последнюю могут отменить.

      – А если взять машину? – спросила художница, все больше смиряясь с мыслью, что ей придется остаться в этом чересчур гостеприимном доме с ночевкой.

      – Какую машину?! – Елена даже испугалась. – Знаете, сколько с вас сдерут до Москвы?! Да никто и не поедет.

      – Разве тут нет такси?

      – В поселке? Нет. Это надо вызывать из ближайшего города, и еще поедут ли… И когда приедут…

      – Перестань, что тут такого? – присоединилась к уговорам Марина. – Останемся, утром уедем. Позвони своим, предупреди, чтобы не волновались.

      И художницу как будто вновь подхватила волна чужой воли.

      Ей только оставалось покориться этой силе, не сопротивляясь, дивясь тому, как рьяно все за нее взялись. Елена отвела подруг сперва в баню, где можно было умыться, затем в комнату, где им предстояло ночевать.

      Для Александры, вконец измотанной предыдущими тяжелыми днями, все здесь казалось простым и милым. Серая кошка, вопросительно мяукавшая на них с Мариной, пока они умывались из жестяного рукомойника в бане (кошка жила там с котятами, которые один за другим показывали свои острые мордочки из груды тряпья, наваленного в картонную коробку)… Остро искрящиеся, голубые звезды, усыпавшие чернильное небо, от которого художница, выйдя на крыльцо бани, не могла оторвать глаз… Она стояла, запрокинув голову, пока еще влажные щеки не оледенели от пронзительного ветра, пока озябшая приятельница силой не увела ее в дом.

      И сам дом, жарко к позднему часу натопленный, пахнущий подсохшими за печкой дровами, старой мебелью, винным ароматом яблок, замоченных в холодных сенях в пластиковой бочке… «Вот, съешьте яблочка!» – Елена с улыбкой выловила одну антоновку, крупную, бело-желтоватую, свежую, и протянула ее Александре. И терпкий вкус мякоти, в которую погрузились зубы женщины, на миг вернул ей лето…

      А потом постель, мягкая, холодная, в которой она долго ворочалась, согреваясь и кутаясь, слушая, как за тонкой дощатой перегородкой стрекочут угли в остывающей печи. Хозяева ушли спать в мансарду. Марина, которой постелили на широком топчане, на расстоянии протянутой руки, в этой же в тесной комнате за кухней, шумно вздыхала.

      – Что с тобой? – спросила Александра, которой эти звуки мешали провалиться в сон, такой близкий, сладко манящий.

      – Ты оставила ему фотографию…

      – Ну да. Не съест он ее. Утром заберу.

      – Но у тебя же нет копии… – Марина села в постели. – Мы все неправильно делаем!

      – А чья была инициатива сюда ехать? – Александра тоже приподнялась на локте. – Ложись, сделай милость. У меня, может быть, первая спокойная ночь намечается.

      И когда приятельница, поворочавшись, наконец затихла, художница стала смотреть в не занавешенное окно, откуда ей прямо в лицо светила полная луна, вдруг вышедшая из-за кромки леса. Обычно женщину тревожил этот призрачный голубоватый свет, морок, источаемый