Когда не поздно простить. Сергей Кулаков

Такого не может быть, чтобы не пришел!

      – Иди, Костик, – распорядился Михалыч.

      В Риммином согласии никто не нуждался. Власть ее падала стремительно, не остановить. И чтобы удержать хотя бы каплю ее, хотя бы слабую видимость – уже больше для себя, чем для остальных, – Римма тоже согласно кивнула.

      – Иди, сменишь его, погреешься. А то совсем замерз.

      Прозвучало почти убедительно. Для посторонних. Но своих-то не обманешь, как же.

      Впрочем, Римма и в самом деле начала волноваться. А что, если и правда спит. Кто его знает? Стареет все-таки, сорок уже. Пьет. Организм слабеет, не тот, что раньше. Причем, во всех смыслах.

      Тут Риммины мысли пошли в таком направлении, что она и уход Костика не заметила. Да, в самом деле… Стареет, а она как-то не подумала. Все молодым привыкла считать. И разница в десять лет, и вообще, какие его годы? А мужики изнашиваются быстро, да еще такие, как Валера, – недосмотренные. Она, конечно, старается, как может, но живет-то он сам по себе. Мать почти лежачая, от нее толку никакого, это Валера ее смотрит. А после того как Андрей, старший сын, повесился, она совсем ходить перестала. До туалета от силы. И все на Валеру. Он и готовит, и стирает, и убирает. Пьет, да, но дело делает. И тяжело ему, понятно, вот и сдал. А чрезмерной пылкостью в любви он никогда не отличался, тут больше Римма инициативничала. Нет, пока все шло нормально. Но были уже сигналы, были…

      Она пожалела, что сама не пошла. Отправила этого недотепу, Костика. А все Михалыч! Неймется ему.

      Римма с ненавистью глянула на старого болтуна. Скажи он сейчас хоть слово – растерзала бы!

      Но Михалыч как раз взялся за лом и начал бить им соль. И Римма сдержалась. Нет, нельзя. Пока Валеры нет, надо молчать. Работать.

      И тоже начала тереть соль, и все прислушивалась.

      Идет?

      Должен бы уже. Сколько тут идти-то?

      Отчетливо лязгнула дверь. Римма и Михалыч, замерев, одновременно глянули друг на друга. Отвернулись.

      Михалыч снова принялся колотить соль. Только хакать перестал – прислушивался.

      Кто-то шел.

      Кто? Валера?

      Конечно, Валера, кто же еще?

      Римма скрести не перестала, чтобы не выдать свое напряжение. Внутренне готовилась ко всякому. Но когда в щель между стеной и ширмой втянулась хилая фигурка Костика, едва поверила своим глазам. Еще подождала, не появятся ли следом плечища Валеры.

      Не появились.

      – Не пошел? – спросил Михалыч.

      – Не-а, – покрутил птичьей головкой Костик.

      – Что сказал?

      – Послал меня, – ухмыльнулся Кости почти счастливо.

      Он посмотрел на Римму. Она озадаченно смотрела на него.

      Такого еще не было, и она, честно, растерялась. Просто не знала, что думать. Как-то опустело в голове, как в коробке из-под обуви. Ничего, одна жухлая бумага и все. И во рту стало сухо почему-то.

      Внезапно она заметила, что в сарае уже совсем темно. Ширму широко не открывали, чтобы ветер не задувал, не наносил снега. Снаружи еще стоял день, но небо из блекло-белого как-то незаметно