Когда не поздно простить. Сергей Кулаков

ответных действий. Аналогичных.

      – Я сама за ним схожу, – сказала Римма, никак не показав, что заметила выпад Михалыча.

      А она не заметила! Так была поражена поступком Валеры, что и не заметила. Вернее, не придала значения. Теперь слова на фоне произошедшего были только словами, и никак ее не задевали. Что-то прошелестело в воздухе, и все. Словно галка пролетела. Темная, унесшаяся вдаль точка.

      А осталось другое. Немыслимое. Что-то до того непонятное и враждебное, вставшее вдруг перед ней стеной, что она остальное и видеть перестала.

      И как теперь с этим быть?

      Надо было срочно разобраться. Срочно! Это все, что пришло в голову Римме.

      И больше она ни о чем в эту минуту не могла думать. Какой там Михалыч с его глупым словом? Разобраться с Валерой, немедленно! Это что такое? Как он смел? Он же знал, что это не Костик – она его зовет! И послал?!

      «Ну, все, сейчас ты получишь. Я тебя так пошлю – до конца жизни помнить будешь!»

      Накаляясь яростью, Римма понеслась к котельной. Ни мороза, ни ветра не заметила – мелочь. Грохнула железной дверцей в воротах так, что гул котла заглушила.

      Пусть слышит: она идет! Это-то он сразу поймет. Поди, и ждет даже.

      Ну, сейчас дождешься.

      Глава третья

      Римма наступательно прогрохотала по железным мосткам, закрывавшим бетонные канавки-стоки, и на всей скорости влетела в дежурку.

      – Ты что себе думаешь?! – заорала она, уже никак не соизмеряя силу голоса.

      Хватит, досоизмерялась! Уговаривала его, голубицей тут пела. А он, гад такой, сидит, как сидел, и только в свои приборы таращится.

      Валера так равнодушно посмотрел на нее, словно ее тут и не было. Словно сквозняк распахнул дверь. И чуть заметно поморщился – не то на крик, не то на «сквозняк».

      Римма снова почувствовала растерянность. Этого с ней еще не бывало. Вернее, с ним. Вел он себя с похмелья по-разному: и огрызался, и ругался, и выпихнул как-то раз. Но так равнодушно – это было даже страшно.

      Чувствуя, что теряется от непонятности происходящего, Римма пошла напролом. А что ей оставалось делать?

      – Что ты пялишься? – закричала она. – Пялится он. Мы там убиваемся, а он даже не подошел. Хоть бы на пять минут пришел, помог немного! Никто не говорит, чтобы ты всю работу делал. Но хоть немного можно помочь? Что мы там наколем, с Костиком этим, с Михалычем? Михалыч сейчас уйдет, он психует, что тебя нет. А ты тут сидишь, и Костика посылаешь? Совсем совесть потерял. Я должна за тобой бегать? Да? Должна?

      Спасаясь от растерянности, гибельной и бесполезной, Римма кричала первое, что приходило в голову. Почти не думая о том, что кричит. Как птица, бьющаяся на земле. Ей больно, и она кричит. Молит о пощаде и спасении.

      И Римма молила, и крик ее был не грозен, а скорее жалок: «А-а-а!»

      И долго бы она еще кричала, если бы Валера вдруг не перебил ее:

      – Не бегай.

      Сказал мертво, без интонации, словно не ей, а кому-то другому. То есть, вообще никак ее боль не почувствовав. А выразив только одно: «отстань». В глобальном смысле «отстань». То