Когда не поздно простить. Сергей Кулаков

по Валере, махнул Костику рукой:

      – Пошли!

      На прощание он глянул на Римму и бровями указал на Валеру: занимайся, мол. Твое. И ушел, сопровождаемый Костиком, как ординарцем. Гордый мужчина, делающий одолжение красивой женщине.

      Римма, едва закрылась дверь, метнулась с жалобным воплем:

      – Валера!

      Такая просьба была в ее тихом зове, такая смиренная нежность – камень бы раскололся.

      Но Валера только повел мутным глазом и слегка приподнял голову.

      – У? – сонно промычал он.

      – Надо наколоть соли, – тем же нежным, умоляющим голосом проговорила Римма.

      – Ага, – согласно покивал Валера.

      – С Костиком мы не справимся, – продолжала Римма. – Куда ему? Ты же сам знаешь, какой с него работник. Он и лом не подымет.

      И она улыбнулась, заглядывая в глаза Валере и пытаясь хоть как-то оживить его.

      В глазах было красное, мутное – и больше ничего.

      Плохо дело. Но Римма в себя верила и, покосившись на дверь, склонилась над Валерой. Грудь ее коснулась его плеча – этого он не мог не почувствовать. А почувствовав, как-то измениться, ожить.

      – А Михалыч, сам знаешь, без тебя сразу выступать начнет. Как бы не сбежал… Там работы всего на час. Давай подходи, Валера. Хорошо?

      Валера мотнул головой, но звук уже не исторг. Кто его знает, что он хотел сказать? Но что-то хотел.

      Римма подумала, что бы еще добавить, и решила, что хватит. Никуда он не денется, придет. Не бросит ее одну. Никогда не бросал, хотя и похуже бывал в состояниях. Он надежный, Валера. И он ее… Нет, не то, чтобы любит. Этой сладкой воды между ними не было, да в ней Римма и не нуждалась. Но он к ней был привязан так, как может быть привязан мужчина к единственно нужной ему женщине. Намертво. После матери она и была для него такой женщиной. В этом Римма не сомневалась. Больше десяти лет они вместе, а это, что ни говори, срок. Могла убедиться. Так что придет.

      Закончив играть испуганную девочку, Римма выпрямилась и уже тоном приказа завершила:

      – Значит, подойдешь!

      И вышла из комнаты.

      Она тоже любила, чтобы последнее слово оставалось за ней. И сейчас оно осталось, и, вкупе с остальным, заставит Валеру пошевелиться. А пошевелившись, он уже потянется за ней дальше. Так-то.

      Как же она корила потом себя за это последнее слово! Но что – потом? «Потом» уже ничего не бывает, потому что все бывает только сейчас. И если ты сразу с этим «сейчас» не разобрался, потом уже ничего нельзя вернуть и исправить.

      Но кто мог знать?

      Римма поднялась на второй этаж, где, помимо столовой и мастерской КИПа, находилась ее лаборатория.

      Киповец Петя, тощий, седой, с болезненно изогнутой спиной, что-то паял у себя за верстаком. Вообще, он не отказывался помочь по мелочи. Или если начальник прикажет. Но сейчас на соль его не вытащишь, нет. И тяжело ему, и работу, видно, делает срочную. У него всегда пропасть работы. Одно – приборы проверять и настраивать. Второе – со всего комбината несут починить: кто утюг, кто мобильный, кто телевизор. И всем чинит –