Следы на бумаге. Анатолий Лубичев

к тем, кого он только что выдал, не смотря на то, что он упирался и умолял,

      – Господин офицер, я вам пригожусь, я готов служить немецкой армии…

      Пленных построили и погнали, поторапливая выстрелами и прикладами, в сторону ближайшей железнодорожной станции.

      Когда колонна выходила из деревни, раздались автоматные очереди. Расстреливали отобранных офицером красноармейцев полка.

      Расстреливали и тех, кто не мог долго идти из-за ранения, и падал, и тех, кто пытался им помочь.

      «Окруженцев» гитлеровцы считали партизанами и для них эти пленные были вне закона.

      На станции пленных погрузили в товарный вагон, набив его до отказа, можно было только стоять. Внутри стоял полумрак. Лица были еле различимы. Дневной свет проникал лишь через щели между досок обшивки стенок вагона да через дыры, образовавшиеся от попадания осколков авиабомб и снарядов.

      Двое суток ничего не происходило, о пленных словно забыли.

      Спать приходилось стоя, потому что из-за тесноты не было возможности даже присесть. Стоящий рядом с Юрием парень, попросил пленных потесниться, изловчился и с помощью ног оторвал несколько дощечек, прикрывающих дыру в полу вагона,

      – Наступит ночь, смоемся.

      Задуманное сорвалось, вечером вагон прицепили к составу, который, медленно набирая скорость, покатился в сторону Ржева.

      Поезд двигался медленно, подолгу задерживаясь на перегонах.

      В одну из ночных остановок парень толкнул Юрия,

      – Пора. Самое время.

      Они отодвинули ногами доски. Парень опустился в образовавшийся люк и исчез в темноте. Юрий сел на край дыры, опустив ноги, готовый спрыгнуть вниз под вагон, но несколько рук ухватили его за плечи:

      – Не пустим.

      – Хотите, чтобы нас расстреляли из-за вашего побега?

      – Вылазь.

      Снаружи раздались выстрелы.

      – Понял, чем дело могло кончиться. Скажи нам спасибо.

      Пленные напряжённо ждали появления немецкой охраны, но на их счастье состав медленно покатился, набирая ход.

      Пошли четвёртые сутки с момента загрузки в вагон. Невыносимо мучил голод, а в ещё большей степени хотелось пить. Юрий, в который раз, нащупал в кармане галифе картофелину. Он подобрал её в подполе избы, где прятались от немцев, и берёг на самый крайний случай. Голод и невыносимая жажда взяли своё, и он вынул её. Из другого кармана достал маленький перочинный ножичек, которым затачивал карандаши штабным офицерам, будучи писарем. Хотел снять кожуру, но передумал. И только он начал отрезать небольшую дольку, со всех сторон к нему потянулись руки пленных. Он разрезал картофелину на мелкие кубики и стал раскладывать в протянутые ладони, положив несколько кусочков себе в рот. Хотелось тут же проглотить, но он вытерпел и, медленно разжёвывая, наслаждался каплями влаги находившейся в них.

      На шестые сутки уже никто из пленных не мог разговаривать. Так пересохло во рту, что