На пути в Иерусалим. Вера Скоробогатова

стать шаманом? – вдруг пролепетал юноша. – Я хочу дарить Айталыне и другим людям важные вещи – такие, как здоровье и вечная молодость. Я смотрю на звезды и чувствую: у меня хватит на это сил!

      Незнакомец усмехнулся:

      – Учти: этот выбор – на всю жизнь. Тут тебе не кулинарный техникум!

      – Я вижу! – упрямился Голубятников. – Не отвергай меня!

      – Как медведь, ты будешь бродить по горам, глотать кедровые орехи и ягоды, переворачивать камни в поисках насекомых. Во влажных луговицах станешь выкапывать съедобные корневища. Ты научишься быстро и бесшумно передвигаться по склонам обрывов, вдоль извилистых рек, по узким уступам скал. В дороге я покажу тебе, как другим ученикам, истоки человеческих болезней! Ты научишься выбирать нужные для исцеления грибы и травы, варить зелья и летать на сухих корневищах лиственниц!

      Шаман пронзил Кирилла насмешливым взглядом.

      – Да, я буду! – не задумываясь, поклялся юноша, воспринимая происходящее как игру.

      – Но не каждый, кто идет за мной, станет шаманом. В конце пути тебя ждет испытание на зрелость. Ты либо пройдешь его, либо злой дух расщелин овладеет тобой, закружит голову и разрушит твою жизнь.

      Резко развернувшись, человек-медведь шагнул вглубь леса.

      Поправив взъерошенный чуб, Кирилл беззаботно устремился за шаманом. В сказки он не верил, и о подвохах человеческой психики пока не знал.

      Антиквар откинулся в кожаном кресле и тяжко вздохнул, вновь и вновь прокручивая кадры, где обнаженная Айталына готовила в котле оленину. В душе саднили незаживающие раны. «Вот и скрутил меня дух расщелин, – подумал он. – Хотя не дух это вовсе! А сложные потрясения, с которыми не справляется разум. Мне не сладить с тем, что запечатлели ум, душа и тело! Всё, что пережил, осталось внутри навечно! Я умею варить мухоморы и обращаться медведем, и летать на плетне. Я могу вызвать образ любимой женщины и наяву коснуться ее тела. Но я всегда не в ладах с собой! Негде взять сил. Я уже не хочу жить дальше».

      Детство Анчуток

      Музыкальная школа учила классике, но дома девочки предпочитали «тюремный шансон».

      – Все эти школы, и вся наша жизнь, как тюряга, – по-взрослому хмурясь, говорила сестре Анисья. – Нам некуда от них деться, пока не вырастем. Ну, ничего, и на зонах живут люди, поют песни, работают, ждут освобождения. Прямо как мы с тобой. – И затягивала любимую. – День рожденья на тюрьме, чай с вареньем в полутьме…

      Девочки смеялись, и им становилось не так обидно за свой день рождения, который в семье не праздновался. Каждый раз родители находили отговорки. Они бранились, закрывали детей в комнате, и те остро осознавали свою ненужность. Это заставляло их сильнее дорожить друг другом и держаться вместе. В школе они беспощадно дрались с обидчиками: любая бестактность оборачивалась для злых шутников синяками. Когда сестрам исполнилось десять лет, Катерина вновь попыталась родить, чтобы исправить свой, как она считала, промах. Врачи отговаривали ее из-за болезни почек, но