На пути в Иерусалим. Вера Скоробогатова

как пахнут его волосы. Он издавал только шум и грохот. Теперь девочке казалось, что вот-вот он вернется, и задушит ее. Мать оставалась в восприятии Аннушки миролюбивой сущностью, хотя совсем не понятной и отчужденной.

      Непосредственная и не по годам разумная Анисья обняла Катерину:

      – Ты – наша мама, и потому ты – самая лучшая. Пожалуйста, не глупи. Слышишь, ты не можешь скучать по скандалам и по риску умереть. Ты улыбаешься и это нормально! Все мамы должны улыбаться.

      – Ладно, – зарделась Катя и усмехнулась, и овал ее лица стал другим, непривычным для сестер, мягче, моложе. – Кстати, имейте ввиду, анчутки… В новой жизни нам будет недоставать денег. У меня нет родственников, а ваша бабушка, мать Кирилла, живет сама по себе. Когда вы были маленькими, она брала вас поиграть, а теперь вы ей не интересны. Так бывает. Вы должны уже понимать…

      – Что понимать? – в один голос спросили сестры.

      – Рядовая история: она считала меня недостойной для своего сокровища. Громогласно вещала, что вы родились от необразованной дикарки. «Эти чухонцы, – злобно твердила она, – у моих предков челядью служили!» Вы, анчутки, для нее всего лишь побочные барские отпрыски, досадная случайность. До революции таких, как вы, ссылали подальше в глушь, и забывали. Тем не менее, кровь замешалась, и все вы теперь вместе Аничковы – анчутки! Родись вы мальчиками, на вашу долю выпали бы ощутимые поблажки!

      За время жизни с Кириллом, несмотря на непрестанные ссоры, речь Кати облагородилась. Молодая женщина стала использовать изысканные обороты, привыкла к новым словам, избавилась от деревенского выговора. На людях стала сдержанной, утонченной в одежде и поведении. Теперь ее трудно было отличить от коренной петербурженки.

      – Почему парни лучше девочек, мам? И чем ты хуже этих Аничковых? Ведь ты очень красивая! Расскажи нам о бабке и о Кирилле, – с нажимом потребовала Анисья. Она никогда не называла его папой. – И почему он так поступил – в Обводном канале? Ведь никто не имеет права сам уходить из жизни! Я ничего не понимаю!

      – Думаешь, я понимаю, анчутка? – насупилась Катя. – У него было всё, что нужно для счастья, но он не хотел жить. Он мечтал о другой стране, других детях, другом уровне достатка! Он оказался слабым человеком и ничего изменить не мог. Он надеялся на чудо, и в том, что оно не происходит, винил меня. Наконец, понял, что его фантазии никогда не осуществятся. Вспылил и выразил миру свой протест! Думал, на дне канала его душеньке станет легче.

      – Кирюшка – слабый?! – с возмущением перебила ее Анисья. – Разве он не был монстром?

      – Только с нами. В семье быть монстром проще всего, анчутки. – Катерина почувствовала, как от слез защипало в носу и поспешила отвлечься. – Это старая притча. После революции прадед Кирилла подался в Баварию, а потом перебирался то в Голштинию, то в Саксонию. Германия в тридцатых годах процветала. Дела дедушки пошли в гору. Он разбогател, переселился в Бельгию и составил хитрое завещание для далеких потомков. «Мне