Сочинения. Константин Станюкович

прочищаться. Ветер свежел и стал заходить.

      – Кажется, норд-вест думает установиться. Как вы полагаете, Степан Ильич?

      Сухощавый, небольшого роста пожилой человек в стареньком теплом пальто и старой походной фуражке, проведший большую часть своей полувековой труженической жизни в плаваниях, всегда ревнивый и добросовестный в исполнении своего долга и аккуратный педант, какими обыкновенно бывали прежние штурмана, внимательно посмотрел на горизонт, взглянул на бежавшие по небу кучевые темные облака, потянул как будто воздух своим длинноватым красным носом с желтым пятном, напоминавшим о том, как Степан Ильич отморозил себе лицо в снежный шторм у берегов Камчатки еще в то время, когда красота носа могла иметь для него значение, и проговорил:

      – Надо быть, что так-с. И самое время для норд-веста, Василий Федорыч. Ишь, подыгрывает.

      Прошло еще с полчаса. Ветер дул из норд-вестовой четверти и был попутным для корвета.

      Тогда капитан обратился к вахтенному лейтенанту и приказал ставить паруса.

      – Свистать всех наверх паруса ставить! – скомандовал офицер звучным веселым тенорком.

      Вахтенный боцман Федотов подбежал к люку жилой палубы, мастерски засвистал в дудку и рявкнул во всю силу своих могучих легких голосом, который разнесся по всей жилой палубе:

      – Пошел все наверх паруса ставить. Живо, ребята… Бегом!..

      И, разумеется, окончил свою команду словами, ничего не имевшими общего с вызовом наверх.

      Тем временем сигнальщик, как полоумный, вбежал в кают-компанию и затем в гардемаринскую каюту с извещением о вызове всех наверх, и все стремительно полетели на палубу.

      Старший офицер, как распорядитель аврала, поднялся на мостик, сменив вахтенного начальника, который, по расписанию, должен был находиться у своей мачты.

      Словно бешеные, бросились со всех ног матросы, бывшие внизу, лишь только раздался голос боцмана. Он только напрасно их поощрял (и более по привычке, чем по необходимости) разными энергичными словечками своей неистощимой по части ругательств фантазии.

      Не прошло и минуты, как весь экипаж корвета, исключая вахтенных машинистов и кочегаров да коков (поваров), был наверху на своих местах.

      Мертвая тишина воцарилась на палубе.

      – Марсовые к вантам! – раздалась звучная команда старшего офицера.

      Несколько десятков марсовых – цвет команды, люди все здоровые, сильные и лихие – стало у ванта, веревочной лестницы, идущей по обе стороны каждой мачты.

      – По марсам и салингам!

      С этой командой матросы ринулись по вантам, бегом поднимаясь наверх.

      Когда все уже были на марсах и салингах, старший офицер скомандовал:

      – По реям!..

      И все, с ноковыми[42] впереди, разбежались по реям, держась одной рукой за приподнятые рейки, служащие вроде перил, словно по гладкому полу и, стоя, перегнувшись, на страшной высоте, над бездной моря, стали делать свое обычное матросское трудное дело.

      Володя,

42

Ноковые матросы, работающие на самых концах рей.