Дом сна. Джонатан Коу

– что, если ей все это приснилось?

      – Пинтер!

      Это слово первым проникло в ее сознание. Сара сосредоточилась и подняла глаза.

      Имя произнесли с усталым сомнением – говорила женщина, в одной руке она держала стакан с яблочным соком, в другой – зажженную сигарету. У нее были короткие угольного цвета волосы, чуть выступающая челюсть и живые темные глаза. Сара смутно припомнила, что видела ее и прежде – здесь же, в кафе «Валладон», – но имени не знала. Чуть позже стало ясно, что женщину зовут Вероника.

      – Как это типично, – добавила женщина и затянулась сигаретой, прикрыв глаза. Она улыбалась: похоже, спор забавлял ее – в отличие от худого бледного студента, с серьезным видом сидевшего напротив. – Люди, которые вообще ни черта не смыслят в театре, – продолжала Вероника, – всегда талдычат о величии Пинтера.

      – Ладно, – сказал студент. – Согласен, он переоценен. С этим я согласен. Но это лишь подтверждает мою точку зрения.

      – Подтверждает твою точку зрения?

      – Послевоенная театральная традиция Британии, – сказал студент, – настолько… этиолирована, что…

      – Чего? – произнес голос с австралийским акцентом. – Это еще что такое?

      – Этиолирована, – повторил студент. – Столь этиолирована, что в британском театре имеется лишь одна фигура, которая…

      – Этиолирована? – упорствовал австралиец.

      – Не обращай внимания, – сказала Вероника, еще больше расплываясь в улыбке. – Он пытается произвести впечатление.

      – Но что значит это слово?

      – Посмотри в словаре, – отрезал студент. – Моя точка зрения заключается в том, что в послевоенном британском театре есть лишь одна фигура, которая может претендовать на какую-нибудь значимость, но даже ее переоценили. Чрезмерно переоценили. Ergo, театру конец.

      – Эрго? – переспросил австралиец.

      – С театром покончено. Он больше не может ничего предложить. Театру нет места в современной культуре – ни в этой стране, ни в любой другой.

      – И ты хочешь сказать, что я даром трачу время? – спросила Вероника. – Что я совершенно не улавливаю Zeitgeist?[1]

      – Именно. Тебе нужно срочно сменить специализацию и заняться изучением кинематографа.

      – Как ты.

      – Как я.

      – Что ж, интересно, – сказала Вероника. – И что же ты хочешь сказать? С одной стороны, ты полагаешь, что раз я интересуюсь театром, значит, я его изучаю. Ошибаешься: я учусь на экономическом. И потом, это твое убеждение, будто ты обладаешь некоей абсолютной истиной… в общем, я нахожу, что это весьма мужское качество. Мне больше нечего добавить.

      – Так я мужчина, – заметил студент.

      – А Пинтер – твой любимый драматург, и это весьма показательно.

      – Чем же?

      – Он пишет пьесы для мальчиков. Для умных мальчиков.

      – Но искусство универсально. Все истинные писатели – гермафродиты.

      – Ха! –

1

Дух времени (нем.).