Когда течет крем. Татьяна Ясникова

ставни, кроме тех, что закрывают окно Евы. Окна наши смотрят на Харат. В древности так называли отдаленную страну в Арктике – Хейрат. И у нас, если что-то отдалённое, то дают названия или Харат, или Тайвань. Тайвань у нас тоже есть, там построили пятиэтажки, они словно бомбёжку пережили, такой у них теперь вид. Там живут безработные и пьют водку. Жизнь там кипит, как в аду.

      Окна смотрят на Харат, за ним волнуется зелёное поле, за полем старинная железная дорога Ква-Дивосток, за дорогой – снова обширные поля, а дальше – блистающий Лама. Если подняться на ближайшую гору, его видно. А если забраться на кедр, то видно еще шире, ещё веселее. Раньше дети всегда так делали – они дерзко одолевали уровень за уровнем, вставая на ветки, прилежащие к качающемуся могучему стволу. По веткам надо было стучать ногами, и тогда кедровые шишки, сине-коричнево-сизые, смолистые, сыпались вниз, иногда больно ударяя по головам стоящих внизу. Дети собирали шишки в котомку или в мешок, и бегали за ними, если их уносило вниз по склону. Кедры, они очень гордые, величественные, они всегда стоят возвышенно, подчёркивая свой нрав.

      Теперь дети другие. Они сидят в телефонах. И мы, взрослые, другие. Мы все оказались совершенно в другом мире, он будет меняться ещё и ещё, и это правильно. Но кто-то должен будет найти то, что мы потеряли.

      Митя, едва проснувшись и умывшись, вскочил в свой внедорожник, вскочил с особым чувством, ведь он прощается и с ним, выставленным на продажу, и с родными местами, где когда-то успел годовалой крошкой посидеть на коленях у прадеда-рыбака, нёс икону Казанской Богоматери впереди процессии на похоронах прабабушки, погонял по дорожкам пшеничных полей на своём «Норко», прятался с книжкой в зарослях элефанта от докучливых тёток. Мы с ним всегда были в заговоре. Сейчас Митя поехал добывать рыбу. Спрятавшуюся в переулке с браконьерским уловом машину он не увидел, не каждый день они появляются тут. Рыба всегда бывает у смотрящего за районом, но что-то мы не вспомнили о нём и его возможностях, ведь в нашем детстве его не было, мы здесь погружаемся в память детства. Митя приехал на базар, на старинный базар, где моя бабушка когда-то торговала огородной снедью, чтобы были деньги отправить детей в школу, а потом в университет. Мы все помогали ей. А сейчас на базаре стояло несколько машин с открытыми багажниками, где были свежие пойманные щуки и окуни, сороги и язи. За прилавками стояли женщины с творогом, сметаной и банками молока, с мёдом и серой, а дальше раскинулось море продаж – кладбищенских ядовито-ярких пластиковых цветов, их привозят из сопредельного Итая, а раньше подобные цветы крутили из цветной бумаги шумные хохлуши. В нынешней деревенской жизни всё напоминает кладбище, разве что, по небу гробы не летают. На базаре бывают здесь все, и невольно радуются цветочному морю, а мечты всегда обращены к Ламе.

      Митя позвонил мне и предложил взять щуку на шашлык, и я ему ответила: «Возьми». Ещё он взял творога и сметаны, и трёхлитровую банку молока от родных приламских коров. А потом поехал мимо разноцветных домиков посёлка и серых изб села, шинами поднимая пыль сухого