Отступники. Николай Константинович Дитятин

тут же, как арбалетные гвозди нацелились глаза невыразительных личностей, тонущих в тенях. Кто-то в высоких сапогах заслонил мне картину и накинул на голову край плаща, которым я был укрыт. – Я не могу позволить Незримому уйти! После того как погибла Саша… А Меф, вспомните Мефа! Вегаса! Они не встают у вас перед глазами?! Вы хоть знаете, что я сейчас чувствую?! Прекрасно знаете! И идете на поводу у этого льстивого подонка, этого сладкоголосого короля уличной нечисти! Я убью вороненка сам… – заскрипели ножны.

      Что-то коротко и остро свистнуло. Тело упало не сразу, перевалившись через подкосившиеся колени. Кто-то попятился назад, шаркая подошвами.

      – Теперь, – сказал Вежливый, искаженным от ярости голосом, напоминающим шкворчание быстро испаряющейся воды, – вы не должны мне ничего, дорогой Ритор. Как торговец я мог бы сдержаться, но не как джентльмен: честь дороже денег.

      – Я понимаю, – мгновенно откликнулась скала, на которую явно попали кровавые брызги. – Прошу прощения за этот бессмысленный выпад. Пойдемте… Пойдемте. Нам все же нужно многое обсудить.

      – С радостью, – Вежливый уже улыбался заново отполированным голосом. – Выпьем немного вашего коллекционного, с плесенью на бутылках. Никак не могу заставить собственные запасы заплесневеть. А ведь, похоже, именно в плесени секрет этого забытого человечеством вкуса. Иначе я даже не знаю…

      Они ушли. В коридоре еще некоторое время держалась напряженная тишина, потом что-то угрожающе было сказано сквозь зубы и послышались отяжеленные ношей шаги.

      Кто-то подхватил меня на руки, и я снова получил двумя пальцами ниже затылка.

      Очнулся я на мягком.

      Прошелся пальцами по ранам, – все было туго перетянуто свежими бинтами и намазано какой-то остро пахнущей гадостью. Комната была небольшая, светлая, но без окон, похожая на рабочую каморку. Стены покрывали обои из холстов бумаги, разрисованных какими-то ленивыми аллегорическими образами. От них рябило в глазах. На полу лежали тяжелые черные ковры из шкур некуморка, приспанные свежими лепестками кукагавы отпугивающей моль и жуков-пухоедов. Мое бледное полупрозрачное лицо отражалось в дверцах стеклянного книжного шкафа, на котором томно дремал белый мот, нервно подергивающий ушами.

      Рядом с кроватью ненавязчиво поблескивал золоченый стол с полным прозрачным графином. Это была вода. Я оскалился как вурдалак и алчно потянул к нему левую руку. Остановился и посмотрел на нее. Рука была товарного вида. Я постучал по кости и поморщился. Все-таки боль еще не ушла.

      Что-то вдруг зашуршало, и я стиснул зубы, уставившись на деревянную лаковую дверь с печатным орнаментом. Потом посмотрел на истинный источник звука. Мот ожесточенно потягивался, бесшумно открывая зубастую пасть. Потом без всякого интереса поглядел на меня и легко спрыгнул со шкафа. На ковре он некоторое время в случайном порядке вылизывал лапы, а потом весом тела выдавил дверь и скрылся в неведомом мире.

      Я положил голову