Без крыши. Алексей Борисов

человеком творческим, а человеку творческому не пристало являться в контору по звонку. Человек творческий, по его словам, творит, опираясь на вдохновение, а не по приказу. Как ни странно, после этих слов из аппарата его не попросили. Хрюшников, по данным из надёжного источника, прямо балдел от корифеевой писанины и даже приводил её в пример. Сидеть вдвоём с Карловым в одном кабинете никто не хотел, дабы не подвергнуться отравлению. В конце концов, после внутренней борьбы, подселили к нему бедную Ольгу – как самую молодую и не могущую сопротивляться.

      – Идите, Владимир Владимирович, занимайтесь, – сказал я веско, давая понять, что беседа окончена.

      День в парламенте близился к финишу. Хрюшникова я так и не услышал и не увидел. От Елены Вячеславовны узнал, что спикер заезжал минут на десять и потом снова уехал. Соединить она, по её словам, не успела – а вернее, как всегда, не захотела. Думаю, по своему обыкновению разгадывала кроссворды и сканворды. К такому варианту я был заранее морально подготовлен. Поэтому очередной гость застал меня за составлением пространной служебной записки на высочайшее имя.

      Дверь мягко отворилась, пропуская внутрь кабинета Семёна Марковича Домашевского, одного из моих предшественников на высоком посту в пресс-службе законодательного собрания. Служивший верой и правдой партийному спикеру из фракции «Коммунисты и беспартийные», он был без церемоний выброшен из «ближнего круга» при смене караула. Эпоха «Ядрёной России» загнала Семёна Марковича в консультанты третьесортного отдела писем. Зам управляющего делами Власьев собственноручно выкинул в коридор пожитки и бумаги опального пресс-секретаря.

      Семён Маркович, кроме службы в аппарате, преподавал на факультете словесности и слыл хорошим дядькой. Пересдавать экзамены к нему приходили прямо сюда. Напугав разгильдяев и разгильдяек нахмуренными бровями и суровым тоном, он всякий раз потом смягчался и говорил: «Ну, давайте вашу зачётку». В молодости Семён Маркович сам поработал журналистом, вкусил и партийного хлебушка – то есть, знал, что почём. Его и сейчас привлекали к творческим работам, а если конкретно, поручали готовить поздравительные адреса и обращения. До пенсии Домашевскому оставалось несколько месяцев, и в верхах сейчас решалась его дальнейшая судьба.

      – Здравствуйте-здравствуйте, Семён Маркович, – улыбнулся я ему. – Заходите, пообщаемся.

      – Да зачем я тебя отвлекать буду? – вздохнул Семён Маркович, проходя и пристраиваясь у окошка.

      – Вы меня никогда не отвлекаете, – заверил я.

      – Ну что, пнули Забегалова? – издалека начал Семён Маркович.

      – Пнули. Только зачем и кто, до сих пор не пойму.

      – А ведь он уверен, что это ты, – прищурился Семён Маркович.

      До меня дошло не сразу. Семён Маркович глядел, улыбаясь, и протирал мятым носовым платком очки.

      – Я?!

      – Ты, ты. Он же знает, что ты его не любишь.

      – Да что он, девица красная, чтобы я его любил?

      – Не