Могикане Парижа. Александр Дюма

и птицы, и звери в поле и в лесу. Ну, и мне ничего.

      Эта душевная чистота и такое полнейшее одиночество ребенка глубоко взволновали обоих друзей.

      Казалось, сам Бог поставил эту девочку на пути Жюстена, чтобы показать ему, что под звездным сводом есть существа еще более одинокие, чем он.

      Даже не советуясь между собою, они заранее ре шили, что делать, и оба в один голос предложили девочке взять ее с собой.

      Но она вдруг отказалась.

      – Покорно вас благодарю, господа, – сказала она, – ведь мое письмо не к вам писано.

      – Это все равно! – сказал Жюстен. – Пойдем к нам только переночевать, а завтра, как только захотите, так и пойдете к брату вашей кормилицы.

      Говоря это, он подал ей руку, чтобы помочь перепрыгнуть через канаву.

      Но девочка опять отказалась и, поглядывая на луну, сказала:

      – Теперь почти что полночь. Часа через три рассветает. Не стоит вам из-за меня и беспокоиться.

      – Уверяю вас, что вы нас ничуть не обеспокоите! – вскричал Жюстен, продолжая держать перед нею руку.

      – Да и подумай только, – подхватил Мюллер, – ведь если здесь пройдут жандармы, они непременно арестуют тебя!

      – Да за что им арестовывать-то меня? – возразила девочка с неподкупной логикой ребенка, которая часто озадачивает самых искусных юристов. – Я ведь никому ничего худого не сделала.

      – Вас арестуют потому, что если найдут в поле одну, то подумают, что вы бродяга, – сказал Жюстен. – Пойдемте лучше с нами.

      Но приглашение это оказалось излишним. Услышав слово «бродяга», девочка сама, без посторонней помощи, перескочила через канаву и с испуганным видом, молящим голосом пролепетала:

      – Возьмите, возьмите меня с собой, добрые господа!

      – Разумеется, разумеется, возьмем, – поспешил ее успокоить Мюллер.

      – Вот так-то лучше! – обрадовался Жюстен. – Я отведу вас к моей матери и сестре. Они все очень добрые… Дадут вам поужинать, обогреют, вымоют и уложат спать. Вы, может быть, давно уже ничего не ели?

      – Да, с утра ничего.

      – Ах ты, бедный ребенок! – с ужасом и сочувствием вскричал старик, который с математической точностью ел по четыре раза в день.

      Девочка не поняла этого восклицания, в котором были слиты и эгоизм, и сострадание. Ей показалось, что оно было обвинением против кюре за то, что он посадил ее в дилижанс и не позаботился о ее пропитании, и она тотчас же поспешила оправдать его.

      – В этом я сама виновата, – проговорила она. – У меня был и хлеб, и вишни, только скучно было и есть не хотелось! Вот, посмотрите, – продолжала она, доставая из ржи корзинку с несколькими слежавшимися вишнями и ломтем зачерствелого хлеба, – у меня и провизия есть.

      – Вы так устали, что дальше идти, верно, не можете, – сказал Жюстен. – Хотите, я вас понесу.

      – Ах, нет, не надо! – вскричала девочка. – Мне нипочем отмахать еще добрую милю.

      Но друзья не поверили этому, переплели руки, посадили ее на них, а она обняла их за шеи. Они подняли ее до высоты своих поясов и понесли на этих носилках из человеческих костей и мускулов.

      Но в тот момент, когда они уже хотели двинуться вперед,