Потоп. Генрик Сенкевич

стал без церемонии трясти его.

      – Пан начальник! Пан начальник!

      – Я Ковальский, а вот… пани Ковальская, – бормотал Рох.

      – Пан начальник, арестованный бежал!

      Ковальский сел на телеге и раскрыл глаза.

      – Что?

      – Арестованный бежал, тот толстый шляхтич, который с тобой разговаривал!

      Офицер протрезвел.

      – Не может быть! – крикнул он неистовым голосом. – Как так? Что случилось? Как мог он бежать?

      – В твоем шлеме, пан начальник, и в твоей епанче. Солдаты его не признали, ночь была темная.

      – Где моя лошадь? – крикнул Ковальский.

      – Нет лошади. Шляхтич на ней бежал.

      – На моей лошади? – Ковальский схватился за голову: —

      Иисусе Назарейский, Царь иудейский! – Через минуту он крикнул: – Подать сюда этого собачьего сына, этого мерзавца, который подал ему лошадь!

      – Пан начальник, солдат ни в чем не виноват! Ночь была темная, зги не видать, а шляхтич снял с тебя шлем и епанчу. Он мимо меня проехал, и я его не признал. Кабы ты не садился на телегу, он не смог бы выкинуть такую штуку.

      – Бейте меня! Бейте меня! – кричал несчастный офицер.

      – Что делать, пан начальник?

      – Бей его! Лови!

      – Ни к чему это! Он на твоей лошади, пан начальник, а она у нас самая лучшая. Наши очень притомились, а он бежал с первыми петухами. Не догоним!

      – Ищи ветра в поле! – воскликнул Станкевич.

      Ковальский в ярости повернулся к узникам:

      – Вы помогли ему бежать! Я вот вас!

      Он сжал огромные кулаки и стал надвигаться на них.

      Но тут Мирский грозно сказал:

      – Не кричи, не видишь, что ли, что со старшими разговариваешь!

      Пан Рох вздрогнул и невольно вытянулся в струнку: в самом деле по сравнению с Мирским он был совершенное ничтожество, да и все эти узники были на голову выше его по званию и по чину.

      – Куда велели тебе везти нас, туда и вези, – прибавил Станкевич, – но голоса не смей повышать, потому завтра можешь попасть под начал к любому из нас.

      Пан Рох таращил глаза и молчал.

      – Что говорить, пан Рох, свалял ты дурака! – обратился к нему Оскерко. – А что ты толкуешь, будто мы ему помогли, так это глупости: первое – мы спали так же, как и ты, второе – чем другому помогать, каждый бы сам бежал. Ну и свалял же ты дурака! Никто тут не виноват, один ты! Да я бы первый приказал тебя расстрелять! Где это видано, чтобы офицер спал, как сурок, а узник сбежал в его шлеме и епанче, мало того – на его же лошади! Неслыханное дело! От сотворения мира такого еще не бывало!

      – Старый лис молодого обошел! – сказал Мирский.

      – Господи Иисусе! Да у меня и сабли нет! – крикнул Ковальский.

      – А разве сабля ему не пригодится? – улыбнулся Станкевич. – Правильно говорит пан Оскерко: свалял ты дурака, кавалер! Пистолеты у тебя тоже, наверно, были в кобуре?

      – Были! – в беспамятстве сказал Ковальский. И вдруг схватился руками за голову. – И письмо князя биржанскому коменданту! Что я, несчастный, буду теперь делать?