Пан Володыёвский. Генрик Сенкевич

Но клянусь, не было этого!

      – А что было? – спросила Кшися, подняв от шитья взгляд.

      – Вы знаете, сударыня, я всегда правду говорю, любой выдумке ее предпочитая. Но каким утешением были для меня ваши слова – этого выразить не сумею.

      – Дай Бог, чтобы всегда так было, – сказала Кшися, сплетая руки на пяльцах.

      – Дай Бог! Дай Бог! – отвечал пан Михал с грустью. – Но пан Заглоба… как на духу говорю вам, сударыня… пан Заглоба сказывал, что дружба с лукавым племенем многие опасности таит. Она подобна жару в печи, что лишь подернут золою, вот я и поверил в опытность пана Заглобы, и – ах, прости, сударыня, простака солдата, кто-нибудь наверное поискусней бы фортель придумал, а я… я пренебрегал тобою, хотя и сердце истекало кровью, и жизнь не мила…

      Сказав это, пан Михал зашевелил усиками с такой быстротою, какая и жуку недоступна.

      Кшися опустила голову, и две крохотные слезинки одна за другой скатились по ее щекам.

      – Коли вам, сударь, так покойнее, коли родственные мои чувства для вас помеха, я их от вас скрою.

      И еще две слезинки, а за ними и третья блеснули в ее взоре.

      Но этого зрелища пан Михал не мог вынести. В мгновение ока он оказался возле Кшиси и взял ее руки в свои. Пяльцы покатились с колен на середину комнаты; рыцарь не обращал на это никакого внимания; он прижал к губам теплые, нежные, бархатистые руки и повторял:

      – Не плачь, душенька! Умоляю, не плачь!

      Она обхватила руками голову, как это бывает в минуты смущения, но он все равно осыпал их поцелуями, пока живое тепло ее лба и волос окончательно не лишило его рассудка.

      Он сам не заметил, как и когда губы его дотронулись до ее лба, и стал целовать его все горячее, а потом коснулся заплаканных глаз, и тут голова у него пошла кругом, он прикоснулся к нежному пушку над ее губами, и уста их соединились в долгом поцелуе. В комнате стало совсем тихо, только часы по-прежнему важно тикали.

      Неожиданно в передней послышался топот ног и звонкий голос Баси.

      – Ох мороз! Ну и мороз! – повторяла она.

      Володыёвский отскочил от Кшиси, словно испуганный тигр от жертвы, и в ту же минуту в комнату ворвалась Бася:

      – Ох мороз! Ну и мороз!!!

      И вдруг споткнулась о лежавшие посреди комнаты пяльцы. Остановилась и, с удивлением поглядывая то на пяльцы, то на Кшисю, сказала:

      – Что это? Это вы заместо снаряда друг в дружку кидали?

      – А где тетушка? – спросила панна Дрогоёвская, стараясь унять волнение в груди и говорить как можно спокойнее и натуральнее.

      – Тетушка из саней выбираются, – тоже изменившимся голосом отвечала Бася.

      Подвижные ее ноздри раздувались. Она еще раз глянула на Кшисю, на пана Володыёвского, который за это время успел поднять пяльцы, повернулась и выбежала.

      Но в эту минуту в гостиную величественно вошла пани Маковецкая, сверху спустился пан Заглоба, и они повели разговор о супруге львовского подкомория.

      – Я не знала, что кума пану Нововейскому крестной матерью доводится, – говорила тетушка, – да он, должно быть, открылся ей во всем. Басе покою не