Пан Володыёвский. Генрик Сенкевич

глаза, иногда вдруг заливалась румянцем, так, что даже на шее проступали пятна, губы у нее дрожали, казалось, она вот-вот заплачет, а потом снова делалась как неживая.

      Рыцарю никак не удавалось к ней подойти и, главное, остаться с глазу на глаз. Разумеется, он мог бы пригласить девушку на прогулку, утро было отменное, и прежде он бы и не раздумывал, но теперь не смел, ему казалось, что все тотчас догадаются о его намерениях.

      Выручил его пан Нововейский. Он отвел в сторону тетушку и о чем-то с ней пошушукался, после чего они вернулись в гостиную, где пан Заглоба с маленьким рыцарем занимали беседой барышень, и тут тетушка сказала:

      – А не прокатиться ли вам на санях парочками, вон как снег искрится!

      Володыёвский тут же, склонившись, прошептал Кшисе на ухо:

      – Умоляю, сударыня, сесть со мной. Я столько хотел бы вам сказать!

      – Хорошо, – отвечала девушка.

      Рыцари мигом помчались в конюшню, Бася за ними следом, и вскоре к дому подъехали двое саней. В одни уселись Володыёвский с Кшисей, в другие – Нововейский с гайдучком. Ехали без кучеров.

      А пани Маковецкая доверительно сказала Заглобе:

      – Пан Нововейский просит Басиной руки.

      – Неужто? – встревожился Заглоба.

      – Его крестная матушка, супруга подкомория львовского, завтра приедет сюда для разговора, а пан Нововейский просил меня подготовить Басю. Он и сам понимает, коли Бася против, все хлопоты и уловки напрасны.

      – И потому, сударыня, ты их в сани усадила?

      – А как же. Муж мой, человек щепетильный, частенько говаривал: «Я над их имуществом опекун, но мужей пусть выбирают сами. По мне, был бы честный малый, а за богатством гнаться не след». Слава Богу, они не дети, им решать!

      – И что ты, сударыня, собираешься куме ответить?

      – Муж мой в мае приедет: его слово последнее, но полагаю, он Басиной воле противиться не станет.

      – Нововейский еще мальчишка!

      – Да ведь сам Михал его хвалит, солдат, мол, отменный, в походах отличился. Наследство у него приличное, а про родословную крестная все подробно сказывала. Видишь, сударь: мать его прадеда в девичестве княжна Сенютувна, а дед primo voto[41] был женат…

      – Что мне за дело до его родословной! – с досадой прервал ее Заглоба, – он мне ни брат ни сват, и скажу вам, почтеннейшая, я гайдучка, по совести говоря, для Михала предназначал, потому что коли среди девок, что на двух ногах ходят, найдется хоть одна умнее и порядочнее ее, то я готов отныне аки ursus[42] на все четыре опуститься.

      – Михал еще ни о чем таком не помышляет, а если и помышляет, то ему больше Кшися приглянулась… Ох, ох! На Бога положиться надо, на Бога, пути его неисповедимы!

      – Пути путями, но если этот молокосос уберется отсюда с тыквой, напьюсь на радостях!

      А тем временем в санях шли свои беседы. Пан Володыёвский долго не мог вымолвить ни слова, но наконец сказал Кшисе:

      – Не думай, сударыня, что я вертопрах или обманщик какой, да и лета не те.

      Кшися промолчала.

      – Прости,

41

в первом браке (лат.).

42

медведь (лат.).