На войне как на войне. Виктор Курочкин

в сумке? – спросил ефрейтор.

      Домешек кивнул и, схватившись за голову, сел прямо в снег.

      – Почему же она не взорвалась? – вслух подумал Саня.

      – Наверное, трубку взрывателя прижало. А то б она рванула. – И Бянкин зябко поежился.

      – Что же теперь делать-то?

      Саня по очереди посмотрел на своих ребят. Домешек сидел на снегу и тупо разглядывал ладонь, на которой лежала чека. Щербак, уставясь на самоходку, размазывал по лицу грязь. Ефрейтор Бянкин сворачивал цигарку и никак не мог свернуть: то просыпался табак, то рвалась бумага.

      Малешкина сковал ужас. Его самоходка, родной дом, превратилась в огромную глыбу взрывчатки. Малейший толчок – капсуль-детонатор срабатывает, и… Саня закрыл глаза и увидел огромный взрыв, а на месте машины – черную яму. Он невольно попятился.

      – Дела так дела, – протянул Бянкин; ему все-таки удалось свернуть папироску и закурить.

      Малешкин взглянул на ефрейтора, который жадно глотал дым, и протянул руку. Бянкин отдал ему окурок. Саня затянулся, обжег губы и опять рассеянно спросил:

      – Что же делать-то теперь, а? Если взорвется машина, нам всем… – и не договорил.

      Впрочем, все поняли и молчали. И в этом молчании младший лейтенант Малешкин почувствовал, что теперь все зависит от него. Он командир, он за все в ответе. Саня закрыл ладонью глаза, стиснул зубы.

      – Сержант Домешек, вы сейчас пойдете в машину и достанете ту гранату. Понятно?

      Домешек скорее удивленно, чем испуганно, посмотрел на командира, словно спрашивая: «Ты что, шутишь, лейтенант?» – и наконец понял, что это не шутка, а приказ. Он поднялся, опустил руки и тихо по складам проговорил:

      – Есть до-стать гра-на-ту.

      С минуту он стоял, повесив руки и опустив голову, потом поднял ее, горько усмехнулся и пошел к машине. Когда он уже занес ногу на гусеницу, Малешкина обожгла мысль: если Домешек погибнет, ему тоже не жить. «Так зачем же и ему? Уж лучше один я». И Саня тихо позвал:

      – Мишка.

      Домешек через плечо посмотрел на командира.

      – Вернись.

      – Зачем?

      – Назад! – грубо оборвал его Саня.

      Домешек пожал плечами и вернулся.

      – Я сам… Понимаешь, я сам. – Саня отвернулся от наводчика, посмотрел на корявую сосну с перебитой макушкой. – В какой сумке она?

      – С левой стороны.

      – Какая она?

      – Не знаю, лейтенант. Я ее не видел. Когда я увидал в руке чеку, все забыл, ничего не помню, словно по затылку бревном ахнули…

      – Значит, в левой?

      – Кажется, в левой.

      – «Кажется», «кажется»! Должен точно знать, – взорвался ефрейтор. – Лейтенант, давай я ее достану?

      – Нет… Я сам.

      – Разрешите. Для меня эти гранаты раз плюнуть.

      – Ефрейтор! – И Малешкин так посмотрел на заряжающего, что у того сразу отпала охота настаивать. Бянкин посоветовал лейтенанту снять фуфайку.

      – Без нее удобнее, – сказал он.

      Саня стащил фуфайку, бросил ее на снег, потом снял шапку и тоже швырнул, подошел к машине, вскочил на нее и взглянул в открытый люк. Оттуда на него дохнуло холодом.