Сопка с проплешиной. Рассказы. Виктор Бычков

уже при советской власти. Их выдавали в сельсовете, когда родились его внуки.

      – Метрика ваша? – подслеповато щурясь, дед принялся читать.

      – Мамка сказала показывать их только нашим, – мальчишка снова шмыгнул носом, и стал объяснять что-то сестре, то и дело наклонялся к ней, шептал на ухо.

      – Значит, вы как есть Кожуховы, – дедушка вернул свидетельства девчонке, присел на корточки перед детьми. – Лидия Васильевна, девяти лет, и Андрей Васильевич, семи годков. А где мамка с папкой? Почему без них?

      Пока мальчишка отвечал на вопросы, девчушка внимательно наблюдала за братом, за дедушкой.

      Тем временем дед Макар достал из тени из-под куста узелок с едой, который брал с собой на всякий случай, разложил перед детьми.

      – Вот каждому по кусочку сала, да хлебушка чуток, – старик отрезал сала, положил на небольшие кусочки хлеба, подал детям. – Это я на полдник себе, да, вишь, как оно…

      Бутылку с молоком, заткнутую бумажной пробкой, оставил в своём узелке.

      – Хоть оно и козье, пользительное во всех отношениях, но не надо вам молока, ребятки, – словно извиняясь, пояснил дед. – Неведомо, сколько вы не ели. А если молока хлебнёте, то и вообще…

      Со слов мальчишки он узнал, что дети приехали к папе в Вилейку из Могилёва. Папа чуть раньше был направлен туда в райком партии.

      – На усиление кадров, – поведал мальчишка. – Так говорила мама.

      Девчонка согласно кивнула, подтверждая слова брата.

      В первый день войны папа убежал в райком, а маме наказал добираться до Могилёва к его родителям, где они и жили до этого.

      Мама так и сделала.

      Но в тот день на колонну беженцев, которые пристроились к какой-то отступающей воинской части, налетели немецкие самолёты и маму тяжело ранило. Она ещё успела передать документы в узелке детям, а сама умерла уже к вечеру.

      – Мамку похоронили у дороги, – продолжал рассказывать мальчик. – Там многих похоронили. И солдат тоже. В одной ямке. А мы пошли.

      – Это ж где Могилёв, а где мы, – качал головой старик. – Тут и в мирное время вряд ли дошёл бы, а уж теперь – и подавно. Эк, куда вас занесло.

      Девчонка во время разговора то тёрла глаза грязными кулачками, то поднимала их к верху, словно взывала к высшим силам, беззвучно шевелила губами.

      – Как ни крути, что ни говори, хоть так поставь, хоть боком положи, но придётся, – дослушав мальчишку, старик принял для себя решение. – Конечно, Прасковея моя будет бурчать, ворчать, а куда деваться? Христиане мы, христиане, вот ведь как. А тут дети, да ещё и богом обиженная пигалица. Это значит, чтобы я душой страдал? Хуже нет страдать душой, вот как. И Прасковея страдать не хочет. Я её добре знаю.

      Дед Макар принялся увязывать нарезанные прутья верёвкой.

      Закинув вязанку за спину, повернулся к детям.

      – Ну, пошли, – и направился в сторону деревни.

      Пока шли, дед наспех придумывал историю, делился ею с детишками:

      – Вы, детки, для всех