Сочинения. Владимир Маяковский

туфлею шлепая.

      Идет.

       Отмеряет шаги секундантом.

      Шаги отдаляются…

       Слышатся еле…

      Весь мир остальной отодвинут куда-то,

      лишь трубкой в меня неизвестное целит.

      Просветление мира

      Застыли докладчики всех заседаний,

      не могут закончить начатый жест.

      Как были,

       рот разинув,

       сюда они

      смотрят на рождество из рождеств.

      Им видима жизнь

       от дрязг и до дрязг.

      Дом их —

       единая будняя тина.

      Будто в себя,

       в меня смотрясь,

      ждали

       смертельной любви поединок.

      Окаменели сиренные рокоты.

      Колес и шагов суматоха не вертит.

      Лишь поле дуэли

       да время-доктор

      с бескрайним бинтом исцеляющей смерти.

      Москва —

       за Москвой поля примолкли.

      Моря —

       за морями горы стройны.

      Вселенная

       вся

       как будто в бинокле,

      в огромном бинокле (с другой стороны).

      Горизонт распрямился

       ровно-ровно.

      Тесьма.

       Натянут бечевкой тугой.

      Край один —

       я в моей комнате,

      ты в своей комнате – край другой.

      А между —

       такая,

       какая не снится,

      какая-то гордая белой обновой,

      через вселенную

       легла Мясницкая

      миниатюрой кости слоновой.

      Ясность.

       Прозрачнейшей ясностью пытка.

      В Мясницкой

       деталью искуснейшей выточки

      кабель

       тонюсенький —

       ну, просто нитка!

      И все

       вот на этой вот держится ниточке.

      Дуэль

      Раз!

       Трубку наводят.

       Надежду

      брось.

       Два!

       Как раз

      остановилась,

       не дрогнув,

       между

      моих

       мольбой обволокнутых глаз.

      Хочется крикнуть медлительной бабе:

      – Чего задаетесь?

       Стоите Дантесом.

      Скорей,

       скорей просверлите сквозь кабель

      пулей

       любого яда и веса. —

      Страшнее пуль —

       оттуда

       сюда вот,

      кухаркой оброненное между зевот,

      проглоченным кроликом в брюхе удава

      по кабелю,

       вижу,

       слово ползет.

      Страшнее слов —

       из древнейшей древности,

      где самку клыком добывали люди еще,

      ползло

       из шнура —

       скребущейся ревности

      времен троглодитских тогдашнее чудище.

      А может быть…

       Наверное, может!

      Никто в телефон не лез и не лезет,

      нет никакой троглодичьей рожи.

      Сам в телефоне.

       Зеркалюсь в железе.

      Возьми и пиши ему ВЦИК циркуляры!

      Пойди – эту правильность с Эрфуртской

       сверь!

      Сквозь первое горе

       бессмысленный,

       ярый,

      мозг