Неизвестный Шекспир. Кто, если не он. Георг Брандес

я

      Имею, милый мой, и потому

      И та здесь, и другая беспредельна.

      Только во втором издании описывается нетерпение Джульетты, ожидающей возвращения кормилицы с ответом от Ромео (II, 5). Только здесь встречаются следующие ответы:

      О, если б страсть кипела в ней и кровь

      По жилам бы струилась молодая,

      Она была проворна бы, как мяч.

      Но старики почти как мертвецы:

      И медленны всегда, и неподвижны,

      И бледны, как свинец.

      В значительном монологе Джульетты (III, 2), поджидающей в первый раз поздним вечером Ромео, исполненной наивной прелести и захватывающей страсти (из этих крайностей состоит вообще ее нравственный облик), первоначальной редакции принадлежат только первые четыре стиха мифологического характера.

      О кони огненогие, неситесь

      Быстрее к храму Феба! Если б вашим

      Был Фаэтон возницей – он к закату б

      Направил вас…

      Все остальные стихи, в которых выразилось таким неподражаемым образом любовное томление молодой красавицы, Шекспир прибавил только, когда приступил к окончательной отделке своей трагедии:

      О ночь, приют любви! Раскинь скорее

      Свой занавес, чтоб взор мимо ходящих

      Не видел ничего, и чтоб Ромео

      Мог броситься в объятия мои…

      Иди же ночь… иди же… и внуши

      Как проиграть в игре мне этой сладкой,

      Устроенной союзом чистоты

      И непорочности! Сокрой собою

      К лицу мне приливающую кровь,

      Пока огонь любви его неробкой

      Не превратит мой стыд в законный долг…

      Прибавлен также весь остальной разговор между Джульеттой и кормилицей, когда девушка узнает, к своему горю, весть о смерти Тибальта и об изгнании Ромео из Вероны. Именно в этом месте встречаются некоторые из самых сильных и самых смелых выражений, на которые Шекспир отважился для обрисовки страсти Джульетты:

      Но слово есть… и это слово хуже

      Чем смерть сама Тибальта, я его

      Забыть могу, но скована им память…

      Изгнанник – он! Звук этот умерщвляет

      Вдруг десять тысяч братьев…

      А коль беда одна уж не приходит

      И любит посещать всегда сам-друг

      Зачем же вслед за вестью о Тибальте

      Мне про отца, про мать иль про обоих

      Не принесла она печальной вести?

      Печаль была б страшна, но преходяща;

      Прибавить же за смертию Тибальта,

      Что осужден Ромео на изгнанье,

      Произнести то слово, – это значит,

      Отца и мать, Ромео и Джульетту

      Всех, всех убить.

      Напротив, к первоначальной редакции относятся те далеко не целомудренные намеки и остроты, которыми Меркуцио открывает первую сцену второго действия и большинство тех реплик, в которых сквозит настоящая кончеттомания. Насколько вкус Шекспира еще не установился во время второй переработки, видно из того, что он не только сохранил все эти реплики, но прибавил к ним еще несколько столь же манерных.

      Если Ромео обращался в первоначальном тексте к любви со следующими