Хамсин, или Одиссея Изи Резника. Марк Рабинович

5" Я довольно неплохо шпрехаю, но такого говора в Пруссии не слышал. Поинтересовался я у той подруги что и как. И что вы думаете? Попали мы, оказывается, на телефонный коммутатор Вены. Не откуда-нибудь, а из глухого хутора под Кенигсбергом. И где же это, интересно, те кабели лежат? И кто их проложил? И когда? Да, много еще чудес таится в Пруссии, только копни!

      – Так это ты по тому кабелю до Вены добрался? – спросил тот, кого он назвал Алоизом.

      Яков расхохотался и, отсмеявшись, сказал:

      –– Познакомься, Алоиз Шустерман, местный инженер. Мы с ним вместе будем работать. Алоиз, познакомься с Исааком. Резник, верно?

      Я кивнул и присел за стол. Алоиз выглядел странно. Довольно приличный коричневый костюм сидел на нем мешком, как на вешалке, а черный галстук в более светлую полоску болтался на шее как тряпка. Он вообще производил впечатление исключительно болезненного человека, да к тому же с четко выделенными на худом сером лице скулами. Редкие темные волосы на голове не добавляли ему шарма. В подтверждение моих первых впечатлений, Алоиз зашелся в кашле.

      – Лагерь? – участливо спросил Яков.

      – И лагерь тоже – спокойно пояснил Алоиз – Но началось все много раньше, когда я наглотался боевых газов в Флоридсдорфе.

      Видя наши недоуменные взгляды, он пояснил:

      – Во время Гражданской Войны… Не слышали о такой?

      Мы снова недоуменно переглянулись. В моем понимании, Гражданская была у нас в России или, на худой конец, в Америке в прошлом веке. При чем тут рабочий район Вены?

      – Была и у нас такая небольшая война – не очень охотно произнес Алоиз – Там я и заработал больные легкие. А лагерь потом добавил свое.

      – Какой лагерь? – спросил я и тут же пожалел об этом, потому что лицо Алоиза потемнело.

      – Майданек – тихо сказал он – Слышали про такой?

      Я не только слышал, но и видел....

      Юго-Восточная Польша, май 1945

      …В середине мая 1945 года окрестности Люблина пахли мерзостью… Казалось бы, для этого не было никаких причин… Недавно закончившаяся война прошла здесь много месяцев назад и привычные запахи пороховой гари и крови давно успели выветриться. Стояла мягкая польская весна, солнце светило уже не по-зимнему ярко, но еще без летнего неистовства. Тополя шелестели листвой, поля робко зеленели и девушки в белых платьях улыбались по-весеннему. Здесь должно было пахнуть свежестью, весенними цветами и раскрывшимися почками. Однако вместо этого пахло отвратительной жирной копотью, смертью и еще какой-то дрянью. Казалось, этот запах въелся в кожу, проник глубоко в мозг, никогда не забудется и никогда не удастся от него отмыться. А ведь запах этот, вне всякого сомнения, существовал лишь в моем воображении, потому что Майданек остался далеко за спиной и наш "виллис" уже битый час пожирал хороший европейский асфальт на пути в столицу. Вот только от этого было не легче ни мне, ни Вольфу Григорьевичу, ни особисту, ни молодому британскому офицеру, которого мы обещали подбросить до Варшавы.

      – Стой