Кожаные ризы. Борис Алексеев

вновь устремляются вверх.

      Вот яхта Фёдора взмыла на тучный гребень волны и поравнялась с дельфином. «Держи канат, я швартуюсь!» – кричит Федя, но за грохотом волн весельчак Флиппер не слышит его. «Уйдёт, уйдёт же!» – досадует юноша, пытаясь разглядеть дельфина в штормовой пляске волн…

      А где-то там, на берегу, в безопасных чертогах утра первый лучик мартовского солнца прошил тусклое серебро Фединой горницы. Дробясь в узорах тюлевой занавески, он рассыпался на сотни тонких золотых нитей. И завертелось канительное² дело! Белёный потолок, печь-мазанку, зеркало с напольным подзеркальником – всё переплели золотые нити. Каждую паутинку, каждую пылинку пересчитали. Даже Федины ресницы золотыми сапожками вытоптали. Уж какой тут сон.

      Пробудился Фёдор, глядит – утро на дворе! Он спрыгнул с печи и подсел к окошку. А там!..

      Весёлая, размалёванная клейкой зеленцой девица опрометью носилась по двору, дразнила «присевшие на задки» коричневые сугробы и щебетала по-птичьи: «Чик-чирик, чирик-чирек, тает-тай под солнцем снег!..»

      – Во даёт! – зачарованно улыбнулся Федя. – Ма, весна на дворе! Глянь, чё творит суматоха!

      Двор, возбуждённый присутствием молодой симпатичной барышни, блистал приусадебным великолепием. Куры поднимали фонтаны брызг и беспорядочно носились по лужам. Обычно спокойный пёс Обама буянил на цепи и жалобно скулил. А жирные гуси, откормленные за зиму отварным картофелем, как голуби, расселись по жердинам поленницы и немилосердно крекали, заглушая скулёж Обамы.

      Фёдор принялся пересчитывать кур. Он досчитал уже до половины, как из сарая выбежал телёнок Туск, распугал птицу и сбил пересчёт. «Ах ты, Туск-рогатик!» – юноша погрозил ему пальцем и сладко зажмурился.

      За долгую зиму он отвык от солнечного тепла. «Светит, но не греет», – любил он повторять, вглядываясь в холодное зимнее светило. Но сегодня!.. Сегодня Федя, как мамин любимый кот Эрдоган, ластился к окошку, переполненному лучистой теплотой мартовского утра.

      – Сынок, вставай, пора уже! – мать заглянула из кухни в горницу. – Ну вот и молодец. Принеси мне воды.

      Федя послушно громыхнул вёдрами и отправился на колодец, по пути сочиняя стишок на тему вчерашнего урока химии:

      Матушка дала ведро:

      – Федя, принеси воды.

      Десять литров аш-два-о

      Надо, только и всего!..

      Примерно через час, перекусив и выполнив ещё несколько материнских поручений, Фёдор вышел из дома и через ухабистые февральские заносы направился в сторону старого коровника. Идти было трудно. Ноги проваливались в подтаявший снег. Юноша то и дело застревал среди коварного месива, будто на болотистых кочках-плавунах.

      Когда продвигаться вперёд стало и вовсе невозможно, путешественник выбрался на твёрдый пятачок и огляделся. Невдалеке на щупленькой берёзке висела привязанная сборщиком сока пластиковая бутылка.

      – Что, больно? – спросил Фёдор молодое дерево.

      – Очень! – колыхнулся в ответ сырой мартовский