Кожаные ризы. Борис Алексеев

же в точности, как у весёлой утренней гостьи), – матушка Зима, поди, ищет нас. А нам-то возвращаться никак нельзя. Ты греби, греби!..

      НАСТЕНЬКА

      Жили-были дед Никифор да бабка Лукерья. И была у них… Да разве была? Вовсе не была, а появилась по случаю. Так-то оно вернее!

      Короче, привёз сын Степан из города дочурку Настеньку на летние каникулы в родовой пятистенок. Настя, девочка шести с половиною лет, поначалу дулась на отца, а с прародителями и вовсе не желала разговаривать. Чуть что – в крик, в слёзы.

      Степан как не слышит. Стал обратно в город собираться. «Пора мне, – говорит, – дел по работе, сам знаешь, отец, невпроворот. А здесь – лепота! Настюха пусть с вами поживёт, на молочке посвежеет!» Сказал, сел за руль – только его и видели.

      Остались Никифор, Лукерья и Настенька втроём. Бабка внучке то молочко поднесёт, то яичко вкрутую сварит – всё одно, не ест девчонка ничего, в окошко глядит да слёзки утирает. Дед смотрит с печки и хмурится: «Угомонись, Лукерья! Проголодается, сговорчивей станет». А бабка Настеньке из последних сил улыбается, заговорить с ней пробует, потом выйдет в сени, присядет на лавку и плачет от обиды и смущения.

      Прошёл день. Наступил вечер.

      – Хочу смотреть телевизор! – заявила Настенька, нарушив сопливое молчание.

      – Ох, беда! – всплеснула руками бабка. – Нету, милая, у нас этого телевизора. Был один, да поломался давно, антенна с крыши упала прошлой весною, буря была…

      Старуха ещё многое хотела рассказать внучке про то, каким он был, тот телевизор, как в дом попал по случаю окончания посевной. Как отличился её Никифор с бригадой, – сам председатель принёс в дом дорогой телевизионный подарок!

      О том, как собирались по вечерам братья да кумовья в их пяти стенах, толклись, курили и смотрели по очереди в экран. В тот год Гагарин полетел в открытый космос, а когда вернулся, шёл по красной дорожке. Сам Хрущёв встретил его и обнял, как сына. И стояли они на мавзолее и плакали от счастья, а может, это всем только показалось, уж очень в избе накурено было.

      – Хочу смотреть телевизор! – повторила медным голоском Настенька.

      – Никифор, своди Настюшу к Ельниковым, пусть поглядит там свой телевизор, а я им молочко передам, – затарахтела Лукерья.

      Дед знал, что спорить с бабкой не было никакого человеческого смысла. Хоть бы раз она отступилась – и-и, куды там! Никифор нежно любил свою Лукерью и во всём шёл ей навстречу, хотя частенько не считал её правой, а своё соглашательство – правильным.

      На дворе уже стемнело. Дед взял фонарик и повёл внучку к Ельниковым короткой дорогой через огороды.

      – Ой, – вдруг вскрикнула Настенька, – жжёт!

      Старик обернулся и увидел, что девочка, засмотревшись на первые звёзды, сбилась с тропинки и зашла в заросли крапивы. Хотела, было, рукой их раздвинуть, но обожглась и вскрикнула.

      – Деда, больно! – Настя потёрла ноготочками место «укуса» и вопросительно поглядела на Никифора.

      – Ты, Настенька, не три, оно само пройдёт, иди за мной следком, тут недалече.

      Дед