Кармела. Гоар Маркосян-Каспер

меня?

      – Тебя помню.

      – И больше никого?

      – Еще кое-кого вспомнила. Позавчера вечером. Доктор мой ездил днем к нам домой, делал фото… ты на работе была… Кстати, я думала, ты вчера придешь…

      – Я и вчера работала. Попросили поменяться. Сегодня отдыхаю… Ну, дальше что?

      – Он показал мне снимки. И я увидела… Агамемнона. И узнала.

      – Генрика?

      Кармела кивнула.

      Элиза усмехнулась.

      – А ты знаешь, какой номер он отколол? Не далее как вчера?

      – Нет. Откуда мне знать?

      – Из газет. Я утром в «Постимеесе» прочла.

      – Ну и?

      – Вообрази себе, он явился в музей… или галерею?.. в общем, туда, где красуются его гениальные творения, пришел, вынул молоток и раздолбал все вокруг. Все банки пресловутой инсталляции в осколки, еще чего-то переломал, работники сбежались, хотели его остановить – куда там! Вырвался и удрал, они в полицию позвонили, в скорую, решили, что белая горячка у него либо просто спятил…

      – Или, наоборот, стал нормальным, – уронила Кармела сухо.

      – Ага! Наведались к нему домой, в мастерскую… А там полный кавардак, все разорвано, разодрано, на полу мятые тюбики краски, куча всякой дряни побитой, ну ты знаешь, из чего он свои шедевры создавал, словом мусора выше щиколотки, а самого след простыл. Потом нашли записку. На зеркале черной краской. Понял, мол, что не художник он, а… дальше нецензурное нечто, даже газета опустила, многоточие поставили… вот, и, стало быть, бросает все и уезжает к какому-то приятелю на хутор коров доить.

      – Почему коров? – удивилась Кармела.

      – Для пущего самоуничижения, полагаю. Баба, мол, для мужской работы не гожусь.

      Кармела фыркнула.

      – При его габаритах вполне мог бы лес валить. А знаешь, ведь он неплохо рисовал когда-то. Вот что значит доискиваться славы любой ценой.

      – Дело не столько в тех, кто доискивается, – возразила Элиза, – сколько в том, как и за что эту славу распределяют. А ты, я вижу, довольно много о своем бывшем навспоминала.

      – Я о нем целый вечер думала, – призналась Кармела. – Больше-то не о ком, никого не вспомнила, хотя рассматривала картинки до посинения.

      – Какие картинки?

      – А доктор мне оставил камеру. Вот, видишь?

      Она извлекла из-под подушки кожаный футлярчик, подала подруге.

      – Дорогая какая, – заметила Элиза удивленно. – Настоящая японская.

      – Да. Я хотела вернуть вчера, боюсь, не дай бог, стащат, мало ли что? Но он не взял, пусть, говорит, побудет еще, авось, натолкнет на что-нибудь.

      – Может, и натолкнет. А может, и нет. Я думаю, тебе лучше домой отправиться. Среди знакомых стен… А когда тебя выписать собираются?

      – Это пока не обсуждалось.

      – Когда будет обсуждаться, договорись, чтобы это было в мой выходной. Приду, отвезу тебя домой. На такси. А может, и братец твой к тому времени вернется, он же не навсегда уехал, на две недели всего.

      – Откуда ты знаешь? – удивилась Кармела.

      – Ты сама мне сказала. Накануне происшествия.

      – А куда он поехал, не говорила?

      – Говорила. В Грецию.