Любовь на карантине. Юлия Набокова

мелькает досада, как будто он вспоминает кого-то из пассажиров нашего рейса, кто ему досадил больше меня. – А к тебе я уже привык.

      – Что?! – От возмущения у меня перехватывает дыхание, и я хватаю ртом воздух.

      – Вам плохо? – волнуется девичий голос за стеклом. – Вы задыхаетесь? Какие симптомы?

      – У меня аллергия на моего соседа! – рявкаю я, оборачиваясь на медсестру, которая наблюдает за нами из коридора.

      Это уже другая медсестра – невысокая и худенькая. Судя по голосу, совсем девчонка, младше меня. Она испуганно замирает, а затем натянуто улыбается:

      – Я вам градусники принесла. Померьте температуру.

      Она сует градусник в передатчик – похожий на тот, через который передают деньги кассиру в банке. Железный ящик громыхает и выползает с нашей стороны окна.

      – Не буду я ничего мерить, пока меня от него не отселят! – заявляю я и убираю руки за спину, словно градусник из ящика сам может прыгнуть мне в руки.

      – К сожалению, это невозможно, – отвечает медсестра. – Так как вы теснее всего контактировали с пациенткой, подхватившей вирус, мы не можем поместить вас в палаты к другим пассажирам.

      – А их много? – вырывается у меня.

      – Уже привезли десять человек, а остальных разыскивают, – охотно делится медсестра. Для нее все происходящее – как интересное кино про эпидемию. Это ведь не она заперта в палате, а всего лишь наблюдает за нами за стеклом.

      – И вы что, всех изолируете? – поражаюсь я.

      – Таковы правила, – медсестра пожимает плечами и взглядом указывает на ящик. – Так вы температуру мерить будете?

      – А что мне за это будет? – вырывается у меня.

      Сосед, имени которого я по-прежнему не знаю, хмыкает.

      – Обед будет, – охотно обещает медсестра. – Гороховый суп и котлета с картофельным пюре.

      – Даже слюнки потекли, – говорит этот подхалим. А затем, улыбаясь медсестре, забирает свой градусник из ящика и отходит к своей кровати.

      – А если я вегетарианка? – хмуро спрашиваю я.

      – Тогда котлету могу переложить молодому человеку. – Я не вижу ее глаз под защитной маской, но уверена, что она сверлит влюбленным взглядом моего соседа по камере.

      – Нет уж! – рявкаю я. – Никаких моих котлет я ему не отдам.

      – Так и думал, что ты не вегетарианка, – насмешливо хмыкает он.

      Я молча забираю свой градусник из ящика и сажусь на больничную койку напротив. А что, если стены этой палаты и лицо соседа – последнее, что я увижу в жизни? При мысли о том, что мне больше никогда не видать голубого неба над головой, не гулять по улочкам Милана и не видеть моря, мне становится так горько, хоть плачь.

      И зачем я только поехала в Италию? И что мне дома не сиделось?

      В полной тишине, повернувшись спиной друг к другу, мы измеряем температуру. Через несколько минут возвращается медсестра с двумя подносами с едой.

      – Как температура? – с опаской интересуется она.

      – Тридцать шесть и шесть, – хором докладываем мы.

      – Покажите, – требует она, не веря на слово.

      Мы