Женщина Антарктида. Оганес Григорьевич Мартиросян

>Меня поили облака,

      разбросанные как попало.

      Ты на года и на века

      в мои объятия упала.

      И прочитала у Арто,

      держа в руках пакет от пульта:

      мы любим Сталина за то,

      что он скончался от инсульта.

      Тебе понравились слова -

      их сила, выверенность, масса.

      Олень охотится на льва

      и убивает его мясо.

      Места лишения свободы

      находятся у нас внутри.

      Глаза испытывают роды,

      чтоб было их не два, а три.

      Еще вращается планета,

      а ты твердишь, читая жизнь:

      пройдет зима, капитализм,

      и коммунизм настанет – лето.

      * * *

      Храм сатаны на белом фоне

      открыт для юных прихожан.

      Белье тоскует о балконе,

      как созревает баклажан.

      Обледенелые пути

      ведут налево и направо.

      Чтоб в царство божие войти,

      выходит из дому Варавва.

      Он уезжает в Могилев

      и продает на рынке годы.

      В кафе, желая скушать плов,

      бредут усталые народы.

      Плывет над городом трамвай,

      мерцая в небе среди ночи.

      Пинает парень каравай

      в Москве, в Архангельске и в Сочи.

      Садится солнце на такси,

      летя по каменной пустыне.

      Бросая оному мерси,

      я исчезаю в магазине.

      Я покупаю в нем альбом

      с изображением подруги.

      Ее глаза покрыты льдом,

      а телевидением – руки.

      Она звезда, а я никто,

      никем не признанный теолог.

      Товарищ едет на авто

      и заодно цепляет телок.

      Стоят девчонки вдоль дорог,

      переминая в пальцах горе.

      Я рад, что мне поставил бог

      повсюду памятники – горы.

      * * *

      На новый год – Ирония судьбы.

      На завтрак, на обед или на ужин.

      Течет вода из лопнувшей трубы.

      Кому я буду в старости не нужен?

      Какие не наступят времена?

      Придут без промедлений и утайки.

      Покрыта мелом белая стена.

      Меня читают, но не ставят лайки.

      Зато на небе просто благодать.

      Дыханию ветров деревья внемлют.

      Снег, вероятно, падает на землю,

      чтоб до весны, по-видимому, спать.

      Печально разевает старость рот,

      когда в клубок наматывает нервы.

      В науке побеждает только первый.

      В литературе все наоборот.

      * * *

      Повсюду мне мерещатся враги.

      Откуда взять исчезнувшие силы?

      Я слышу голоса или шаги.

      Холодные дожди заморосили.

      Настала осень, то есть древний Рим.

      Иголка проскользила мимо вены.

      От человека остается дым,

      как говорится у Эриугены.

      Ему хватало пары сигарет

      для нежного вхождения в пространство.

      Россию окружает тридцать лет

      пустая оболочка государства.

      Летает в небе полчище стрекоз.

      На столике лежит в обломках дыня.

      По вечерам закладывает нос.

      Передо мной раскинута пустыня.

      Она разделена напополам

      змеей реки, текущей бесконечно

      на поиски себе подобной, встречной,

      чтоб породить Афон и Валаам.

      Тогда весь мир предстанет из стекла,

      и в душу снизойдет с вершины тело.

      Сунниты и шииты – два крыла,

      но мне уже до этого нет дела.

      Я против человека и людей.

      Пускай не ждут гостиница и хостел.

      Цена вопроса – тридцать лошадей,

      Платону сообщает Аристотель.

      Делез приносит в жертву Гваттари

      во имя человеческого бога.

      Светило заменили фонари.

      Покрылась грязью черная дорога.

      Деревья пожелтели на заре,

      когда пацан в лихом костюме пума

      повесился сначала