Крест в свечке. Валерий Терехин

пшеницу не сеем, зато картошка знатная. Тысячи гектаров высаживаем, клубни родятся с кулак!.. Здесь чем дальше от побережья, тем теплее. В иной год климат почти как в субтропиках. А урожай в Россию отправить не можем и сдаем по дешёвке в Польшу. Оттуда гонят в Голландию и в межсезонье сдают втридорога в Питере под видом египетской… Вкуснющий картофан! А я-то сам курский, сюда прислали по комсомольской разнарядке… А картошку жiнка жарит – со сметаной и зеленью. У меня так вкусно не получится…

      Выехали на поля. На заросших осиротевших жнивах чернели закатанные в проволоку вилы со сгнившим сеном, забытые с прошлой осени. Показались постройки агрокомплекса. Обогнули центральную усадьбу: выложенную из красного кирпича двухэтажную коробку и выстроившуюся напротив шеренгу импортных комбайнов – дюжину сверкающих красным глянцем агрегатов.

      «Ни души. – Забыв о проголодавшемся шофёре, Надежда Константиновна печально созерцала сельский пейзаж, тщетно пытаясь высмотреть хоть одного агрария среди бордовых зданий и машин, слившихся в единое пурпурное пятно в беспросветном марсианском одиночестве. – Никому ничего не нужно…»

      Комментатор за баранкой не унимался и не давал себя забыть:

      – Это Басильково, здесь давно не сеют. Комбайны импортные, «Клаас». Рожь-пшеницу не растят, скашивают сено машинным способом. Борщевик режут и по дурости валят вместе с сухостоем в снопы… Потом скармливают коровам, а народ жалуется, что молоко в пакетах кислое… Животноводство увяло, бурёнка на выпасе – в диковинку. Были ещё рыболовецкие хозяйства, рыбколхозы то бишь, да развалились… Завозим продукты из-за бугра. У нас даже квас из России. Купишь бутыль, а на этикетке какой-нибудь «Чудо-Калина» из Дмитрова, это у вас в Подмосковье. Или «Дар России» – тоже Новгород Великий.

      Прошелестев зимней резиной, Opel лихо развернулся и покатил по узкому двухполосному шоссе к зеленевшему вдали хвойному лесу. Прямая, геометрически безупречная дорога без обочин прорезала насквозь тяжеловесный сосновый бор, то взвиваясь на пригорках, то опускаясь в низинах.

      – Здесь янтарь добывают, восемьдесят процентов мировых запасов. Хотели сделать янтарный кластер. Но никто не рвётся покупать, экспорт нулевой… Повал собирают, мебель из него клепают. А поляки – ludzie[5] ловкие, скупают наши табуреты и к себе везут. Там расклеивают… Слышь, древесина им нравится, материал… Переколачивают заново, лакируют, делают тумбочки и буфеты, выдают за своё, гонят в Европу по дешёвке и срубают бабло́…

      – За проезд на ко́су доплачивать?.. – перебив его, наконец нарушила молчание Надежда Константиновна.

      – Ты тоже украинка?..

      Она молча ждала ответ.

      – Да хрен их разберет. На КПП[6] фигнёй страдают. Вчера было триста, а сегодня пятьсот заломят из-за карантина…

      О пропускном режиме на Куршской косе была осведомлена, спрашивала просто так, чтобы не обидеть прилипчивого таксиста. «Вроде беседу поддержала. Этот не пристанет, всё-таки русский».

      Ей,

5

Человек (польск.).

6

Контрольно-пропускной пункт.